Федор (сборник). Борис Споров

когда уже не скроешь – не прикроешь, когда уже сор на миру – становимся откровенными. Скрывал и Федор, хотя его-то дело как на ладони – тотчас понять лишь трудновато, кто прав, а кто виноват.

      В 1946 году, битый-стреляный в двадцать три-то годочка, приехал он в отпуск роздыхнуться – в деревню. Да только в родной деревне родни – никого: мать скончалась во время войны, младший брат в армии, две сестры замужем в чужих краях, и домишко продан – остановиться негде. Тут-то и подвернулась вдовая Анна с дочкой. Баб Федор знал лишь во сне – пленила без труда.

      И началась семейная хроника…

      Его не списывали, да и море держало; она на Север с детьми не ехала, тянула в деревню, домой. Он накатывал лишь в отпуск, каждый раз оставляя ребенка: к первой своей дочке Анна природила от Федора еще трех дочек и сына. Когда же его списали, приехал вроде навсегда, то скоро и ужаснулся – погибель!

      – Э, друже, ешь твою в клеш! – не раз восклицал он весело. – Пять гавриков, баба-нянька, теща больная, а в колхозе паши не паши – все одно: ноль целых, хрен десятых! – Да и отвык от земли. Покрутился-повертелся, да и махнул по своему же следу – в торговый флот. Пятаки-то шли хорошие, и барахлишко, и золотишко – все домой, домой, домой, а как будто и дома нет! Вот крест – так уж крест…

      Когда мы впервые сошлись, старшей дочери исполнилось восемнадцать лет, она уже работала на заводе. А младшая – в школу не ходила. Семь душ в четырнадцатиметровой коммуналке. Можно бы и рехнуться, но соседом в одной из комнат был вратарь местной футбольной команды. Комната ему надобилась, чтобы лишь от случая к случаю переночевать. Зимой комната и вовсе пустовала, так что Федор по договоренности с вратарем и прятался от семьи в той комнате. Вскоре вторые соседи получили изолированную квартиру; после хлопот – трое все-таки работали на заводе, да и всех семь! – освободившаяся комната перешла на лицевой счет Федора. А еще через год вратарь перешел в футбольную команду другого района – и Федор забаррикадировался: выселил из квартиры всех своих, заперся, гвоздями изнутри зашил дверь, припер сундуком, затесал подпорки, положил рядом с собой топор. Приходили получившие ордер, приходили представители с завода, приходила милиция – из-за двери одно: первому вошедшему рублю голову, а потом и себе. Штурмовать третий этаж с улицы не решались – зрелище неприглядное, дежурили – не выходит. Анна тем временем, прихватив малых, бегала по кабинетам: муж сойдет с ума, дети на улице, все не работаем… Через неделю она пропела-оповестила:

      – Федюха, отмыкайся, ордер на руках – наша фатера!

      Так на пятом году береговой жизни Федор с семьей остался в квартире один – три комнаты, ну, не фарт ли!..

      Есть люди, голоса которых – тон, звучанье, манера говорить – раздражают настолько, что не знаешь, как и прожил бы вместе неделю-две. Трагедия. Обычно голос такой вызывающе громок, баранье упрямство в нем, ложь и кривлянье и таранная прямолинейность. Да и базар обычно заводится о том, о чем помолчать бы или так, тихо, подпольно, что ли, объясниться. Нет, бесцеремонное