Война за океан. Том первый. Николай Задорнов

на ней красовалась река, которой на самом деле, кажется, не существовало…

      – Пора на молебен, Геннадий Иванович, – осторожно сказал он капитану.

      – Вот экспедиция! Даже попы в ней служить отказываются! – с досадой молвил Невельской. – А кто у вас, Николай Константинович, служит?

      – У меня фельдшер. Он же писарь и священник.

      После обедни объявлено было о производстве десяти человек в унтер-офицеры, остальным розданы награды и к обеду всем по чарке водки.

      В казарме рядом с большим столом – елка. Офицеры, нижние чины и гиляки-гости вперемежку уселись за общий стол. Обедали в три очереди.

      После обеда подали десяток собачьих упряжек.

      – Едем, господа, кататься! Едем, братцы, – объявил Невельской.

      – Эх, Канцлер! – весело крикнул Березин на свою черную тучную собаку.

      Подобин выехал на упряжке, которую одолжил у гиляка-приятеля.

      – Вот у меня пес Канцлер, – говорил капитану подъехавший Березин. – Так ведет упряжку, что никто не перегонит. Право, не вожак, а министр!

      – И не упряжка, а правительство! – сказал Невельской. – И наоборот.

      – Этого пса я издалека привез, – продолжал Березин.

      – А ну, давай, Алексей Петрович! – предложил Иван Подобин.

      – Давай, сгоняемся!

      Поехали к торосам. Оттуда пустили псов по ровному снегу залива к селению. Гиляки и русские махали руками и орали в голос…

      – Та-тах… та-тах… – раздавались крики погонщиков.

      Подобин пришел первым.

      – Канцлер проиграл! – воскликнул Невельской.

      – У-у, Нессельроде! – со злостью сказал Березин и дал пинка своему вожаку. – Подвел!

      Екатерину Ивановну наперебой вызывались катать и нижние чины, и офицеры. Бошняк, попридержав собак, стал говорить ей, что, несмотря на то что он не только глубоко уважает, но даже боготворит Геннадия Ивановича и преклоняется перед ним, он в то же время не может удержаться и не выразить свои чувства. И что это его глубокая тайна, и что он просит ее сохранить навсегда…

      Только что ее просил сохранить свою тайну на своей упряжке Николай Матвеевич. «О, мужчины! Неужели и мой муж был столь же легкомыслен? Неужели и он так пылко ронял свои тайны?»

      Вечером гиляки разъехались. Опять в казарме хор и танцы.

      У Невельских офицеры за столом. Все в мундирах, Екатерина Ивановна в голубом платье, а смуглая темно-русая Харитина Михайловна Орлова – в розовом. На столе бутылка вина и остатки пудинга. Бошняк читает стихи Лермонтова. У края стола Коля Чихачев сидит очень картинно, гордо держит голову, закинув ногу на ногу, и курит трубку. Орлов хмелен, взор его чуть заметно играет, и видно, что это еще мужик-огонь, несмотря на то что ему пятьдесят. Его сильно трогают стихи. Молодая жена чуть заметно облокотилась на его крепкую руку.

      Дмитрия Ивановича зовут тут стариком. Он смугл от загара, у него суровое лицо с крупным носом, густые волосы с сединой и густые черные брови. Долго искал он окаянные пограничные столбы, забрался туда, где, кроме