Собрание сочинений. 4 том. Николай Ольков

перебор, девушка, да и приличный. Так: три двести тридцать четыре минус по чеку… Тысяча сто рублей с копейками. Что будем делать?

      Ирина села, так стало обидно, и отказаться не знает, от чего. Сама не заметила, что слезы покатились.

      – Маргарита Сергеевна, у меня есть семь тысяч облздравовских, давайте закроем ее фактуры, и делу конец.

      – Люба, Ахметшина спросит, что будем говорить?

      – Да так и скажем, что оплатили оборудование для участковой больницы. Не зеркала же она в свою квартиру взяла.

      – У меня и квартиры-то нет, – почему-то вслух сказала Ирина.

      Все засмеялись. Фактуры подписаны, чек из книжки вырван, через час все ящики и коробочки уже в кузове. Такой счастливой Ирина давно себя не чувствовала.

      Утром всем коллективом разбирали привезенное. Трезвый, как стеклышко Волокушин чуть не целовал новое кресло, новое кресло унесли к акушерке, водитель Слава у крыльца собирал столы и распаковывал стулья. Два десятка коробок поставили в склад. Весь коллектив улыбался, будто праздник какой. Акушерка Зинаида Михайловна сказала при всех:

      – Ирина Николаевна, помните наш первый разговор, что мы теперь будем жить с каждым днем все лучше. А вы мне еще замечание сделали. Спасибо вам.

      – Все, товарищи, торжественный разбор гостинцев окончен, все по рабочим местам. Люди ждут.

      Зашла к себе в кабинет, села за стол. «Неужели все пойдет вот так хорошо? Господи, дай мне силы и терпения, избавь от подлецов и недоброжелателей!».

      Телефонный звонок вернул в реальность. Бытов.

      – Здравствуйте, Ирина Николаевна. Я в курсе ваших приобретений, только один вопрос: а кто будет платить за такой размах? Вы даже полированный стол для себя взяли?

      Ирине так хотелось послать его куда-нибудь далеко, но сдержалась:

      – Не для себя, Петр Петрович, а в кабинет. И оплата вас пусть не волнует, никто вам ни копейки не предъявит.

      Бытов был ошеломлен:

      – Это как? Я не понимаю. Кто плательщик? Вас же посадят за аферы, товарищ Дзюбина!

      Ирина положила трубку. Что ему можно объяснить?

      ***

      Уборочная страда сразу накатывает на деревню и подчиняет себе всю ее жизнь. Рано утром неспешной походкой, разминая натруженное за день и разнежившееся за ночь тело, в сторону машинных мастерских тянутся шофера и трактористы, комбайнеры и их молодые помощники. Встречаясь на перекрестках, степенно здороваются и идут, изредка обмениваясь короткими фразами.

      – Вы вчера где молотили?

      – У горелой березы. А вы?

      – Нас кинули, где Леха спал.

      – Как намолот?

      – Да ничего! Центнеров по двадцать взяли.

      – У нас похуже, но тоже ничего.

      Каждое поле со своей биографией, потому что поколениями их пашут и засевают, а по осени собирают плоды трудов своих. Биографии складываются из больших и малых событий. Вот было в двадцать первом году восстание мужиков против коммунистов,