Страна теней. Игорь Викторович Поляков

тишине в комнате, добавил, – иди сюда, я уже разливаю.

      Свернув крышку с бутылки, он щедро плеснул жидкость по рюмкам.

      И залпом выпил.

      – Опять без меня пьешь, – услышал он голос за спиной, и, повернувшись к отцу, пожал плечами.

      – Я тебя звал, а ты идешь, как обычно, очень долго.

      Отцу было семьдесят пять лет, он с трудом передвигался по комнате, плохо видел, но еще вполне ничего – бодрый жизнерадостный старикан.

      Семен снова налил себе, и они выпили вместе, что уже стало для них неким привычным ритуалом. Затем сели за стол.

      – Что-то ты сегодня грустный, – сказал отец.

      Семен прожевал пельмень, снова разлил, и только после этого задумчиво сказал:

      – Ыша жалко.

      – Дочитал «Темную Башню» Стивена Кинга, – понимающе кивнул отец и, помолчав, продолжил, – а людей тебе не жалко. Джейка, например?

      – Джейк умер, зная, что есть и другие миры. Это значительно легче, принять смерть в одном мире, зная, что откроешь глаза в другом.

      – Тут ты не прав, – покачал головой отец, – умирать всегда и везде трудно, даже если считаешь себя праведником, и уверен, что попадешь в рай. Любой шаг в неизвестность страшен своей непредсказуемостью. Совсем не обязательно, что шагнешь во врата рая.

      – Это все слова, о том, что мы не знаем, – сказал Семен и поднял рюмку.

      Выпили молча.

      Доели пельмени.

      Закурили: отец – трубку, Семен – сигарету.

      Выдохнув дым, Семен потер переносицу, и, глядя на рюмку, задумчиво сказал:

      –Знаешь, отец, я иногда себя чувствую говном. Знаешь, такое старое, засохшее, вонючее говно, размазанное по жопе Сатаны.

      – Эк, тебя занесло, – ухмыльнулся отец, – чтобы стать говном на заднице потусторонних сил, надо потрудиться. Впрочем, чтобы стать дерьмом на жопе Бога, опять-таки тоже необходимо приложить некоторые усилия, – философски глядя в пространство, закончил отец.

      – А что, мало, что ли я загубил не рожденных душ? Руки по локоть в крови, – Семен приподнял руки, словно разглядывал стекающую по ним яркую кровь, – каждый день, за исключением двух выходных в неделю, в течение двух месяцев, стою у этого гребаного конвейера. Пять загубленных жизней в день, двадцать пять – в неделю, сто – в месяц, двести в год, две тысячи за последние десять лет. Профессиональные убийцы со списком своих жертв, просто дети по сравнению со мной.

      – Это, как посмотреть, – пожал плечами отец.

      – Опять слова, – махнул рукой Семен.

      – Взять, к примеру, твоего Роланда, о котором ты мне все уши прожужжал, – словно не слыша его, продолжал отец, – сколько человек он сам убил на пути к Башне, через скольких перешагнул, мимо скольких прошел, не подав руку помощи, однако же, – положительный герой, образец для подражания, почти иконописный лик для фанатов Стивена Кинга.

      – У Роланда была цель, ради которой стоило жить и убивать. А я живу бесцельно и убиваю, мотивируя свои действия пустыми словами о том, что работа у меня такая.

      Семен