Собеседник. Михаил Евгеньевич Картышов

за дьявольское пламя, и, скорее всего, подобных будет большинство, но разве Солнце обращает на них внимание?

      “Верно ли я расслышал? Ты только что сравнил себя с Солнцем?– и он дико захохотал – так, что я и сам улыбнулся своим словам.– Ну уж нет, дружище! Ты скорее ёжик. В тумане, который сам же и напустил. Кажется, в мультике он друга искал? Вот и ты ищешь, но чуть что не по-твоему, сразу за иголками прячешься, потому и нет у тебя друзей. Ты не умеешь любить, то есть принимать людей такими, какие они есть. Помнишь, с чего началось твоё одиночество?”

      Позапрошлым летом я расстался с девушкой, с которой разделил три года жизни,– было нелегко, тоскливо, но постепенно я смирялся. К сожалению или к счастью, у нас были общие друзья, одна компания. Через два месяца после расставания я узнал, что она встречается с одним из наших общих друзей, и меня охватила такая ярость, что я готов был убить этого “друга”, окажись он в тот момент рядом со мной. Впрочем, ярость довольно быстро сменилась равнодушием, а ещё через полгода мне стало известно, что моя “любимая” нашла себе другого – и тоже из нашей компании. И снова во мне что-то всколыхнулось, но уже совсем слабо. Я просто оборвал все связи с той компанией – и правильно сделал. Вряд ли эти события стали главной причиной моего сегодняшнего тотального одиночества, но, безусловно, они подтолкнули меня к нему. Что касается той девушки, то вскоре она снова сменила “кавалера” – видимо, решила попробовать со всеми нашими “друзьями”.

      “Ты и сам не был ангелом, хотя, конечно, она тебя напрочь переплюнула. И хорошо, что ты избавился от неё (или она от тебя – без разницы), иначе её, хм, любвеобильная натура так и не раскрылась бы. Плохо, что после этого ты перестал верить в себя, из-за чего и потерял последнего и, вероятно, единственного друга. Что, снова начнёшь спорить?”

      Слушай, хватит мне мозги пудрить. Нет у меня никакого страха перед собой. Наоборот, я научился любить себя, что в твоём понимании означает “научился держать золото при себе”. А единственный друг. Друг? Не хочу об этом думать. Мне не нужны друзья. Я бы и от тебя избавился, если бы мог.

      Но воспоминание навязчиво плавало в сознании, своей настойчивостью давая понять, что не даст мне покоя, пока я не погружусь в него.

      Это случилось прошлой зимой, в феврале. Я приехал к другу отмечать его двадцатисемилетие. По дороге к нему, в автобусе, мне довелось услышать разговор двух бабушек: они осуждали свою знакомую за то, что та “ни к кому не ходит, сама по себе, даже не здоровается”, “вечером свет не включает, в темноте сидит одна, упаси Господь!” и вообще “она же верит не по-нашему, чужая вера-то у неё, это неправильно, нельзя так”. К моему огромному облегчению, я успел выйти, иначе бы меня стошнило от их “мудрых” речей.

      Кроме меня, праздновать пришли ещё трое парней, которых я достаточно хорошо знал, но считал чужими: имена их ни о чём не говорят, поэтому я буду называть их исходя из своего мнения о каждом из них – Патриотом, Аферистом и Дипломатом.

      Всё шло как обычно: пили за здоровье именинника, закусывали, разговаривали, ни на чём толком не задерживаясь. Через пару часов алкоголь затуманил всем