Однажды. Сергей Гончаров

потупившись, человек понуро наблюдал, как капли, стекающие с дрожащих пальцев, звонко и беззаботно разбиваются о воду. Досаду, разочарование, стыд выражали опущенные вниз уголки его губ. Другой человек, находящийся на берегу, лихорадочно подбирал слова утешения.

      – Вот как бесславно… – вдруг заговорил Ломоносов.

      – Оставь! – прервал его Шувалов. – Не за чем было отстаивать передо мной свою правду, она мне не нужна, ибо, если поморы – упорные, пытливые, сильные люди, с умом ясным и твердым, то ты – их сын, и сын достойный. Что касается награды за победу в споре, ту за необходимое дело почитать должно.

      – Кажется, вы свою награду покамест не придумали, – заметил академик.

      – Ты прав, и того ради выбирайся из пруда.

      Михаил Васильевич сделал шаг и резко остановился.

      – Постойте-ка, – наморщил он лоб. – Мне что-то мешает.

      Очутившись на суше, рыболов снял левый ботфорт, перевернул его и испытал величайшее изумление: из голенища вместе с водой и илом выскочила, словно по волшебству, золотая рыбка!

      – Так не бывает, – прошептал Иван Иванович, переводя недоумевающий взгляд с карася на Ломоносова и обратно.

      – Я все-таки поймал его! – выкрикнул помор и весь засветился изнутри.

      Крепостными графа Шувалова во время строительства имения один из холмов был досыпан до такой высоты, что в дальнейшем оправдывал свое возвышенное название, ибо именовался Парнас. С вершины его, с каменной скамьи, на которой расположились Михаил Васильевич и Иван Иванович, открывался взорам молодой Санкт-Петербург. На западе в растопленное масло залива погружался горячий, румяный блин солнца, слева из темных сеней леса веяло холодком, настоянным на медовых липах и кислом болотном сене.

      – Не могу решить, чем любоваться, – улыбнулся Ломоносов.

      – Я поистине не перестаю удивляться тому, как ты поймал последнего карася, – не находил себе места Иван Иванович.

      – Спросите лучше, на что он поначалу взял, ваше превосходительство, – намекнул академик.

      – Черви, хлебный мякиш et cetera – любой мальчик знает, на что их ловить.

      – Любой мальчик знает, на что их ловить, а один знает, на что они клюют, – заговорщически подмигнул Ломоносов собеседнику.

      – Я знал, что дело это нечистое! – заявил Шувалов и потребовал разъяснений.

      Михаил Васильевич открылся другу без лишних уговоров.

      После того, как Иван Иванович в первый раз посетил рыболова, клев совсем прекратился и время шло впустую. Приуныв, подперев подбородок кулаком и втайне надеясь на силу мысли, профессор пристально смотрел на поплавок. Услышав предупредительное покашливание за спиной, он обернулся и уперся взглядом в беззастенчивые мальчишеские глаза. Чумазый подросток лет двенадцати с белыми и тонкими, как хохолки одуванчика, волосами был прислан, по всей видимости, Глафирой – забрать пойманных карасей.

      – Чего тебе? – не слишком доброжелательно