Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье. Сергей Александрович Менжерицкий

поступил. Глядишь, к пятому курсу жилплощадь и освободится…

      – А ты?

      – Ну, объяснил мудиле, почём хурма на рынке. Сказал, что люди с моей дозой, если режим соблюдать, и по десять лет живут, и по двадцать. Но суть не в том, Лёш. Просто… Да по какому праву-то, а?! Вы за меня решать берётесь, сколько мне жить на свете осталось и кого в свою квартиру прописывать?! Вы же от прохожих на улице не требуете, чтоб они вас к себе прописали? Не требуете. А со мной почему так, а?! А вот потому как раз, что – колхозники! Махровейшие, до мозга костей. А для колхозников – знаешь, что главное в жизни? Главное – это собраться всем кагалом и повод найти, как бы чужое имущество по карманам распихать. Да они его и чужим-то не считают, вот в чём хохма! Оно ведь казённое всё, до последнего плинтуса. А, значит – вроде как бы и ихнее тоже… Вот они тебе и намекают прозрачно: ты нам родня, Геннадий! Ты – член нашей дружной семейной бригады. Вот и прояви, ептыть, сознательность. Подмогни родне. Сними с себя последнюю рубаху. А уж потом, когда помрёшь, мы всем вокруг расскажем, какой ты был герой и как своих уважил. И на поминках твоих водярой ужрёмся и песню споём про ямщика и эх дороги…

      Со стороны трамвайных путей вдруг доносится удар – глухой, скрежещущий, с характерным звуком осыпающихся стёкол. Крылов оборачивается. Метрах в пятидесяти отсюда, прямо на перекрёстке, сталкиваются две машины – "москвич" и "жигули". Из-под капота "жигулей" выбивается огненный язычок – острый и юркий.

      Крылов вдыхает поглубже:

      – Короче, Ген. Не знаю уж, какие у тебя отношения с близкими, а я своим – верю. Моя мать, между прочим, двадцать лет в поликлинике отработала. Ей бывшие пациенты до сих пор открытки с благодарностями присылают. А отчим тридцать лет в прокуратуре отпахал, от звонка до звонка. Ну да, да, согласен. Характер у него – не сахар. Но ведь и служба у мужика была – на износ… А где-то… ну, скажем… месяца через два я тебе позвоню и приглашу на новоселье. В свою новую квартиру, причём – в центре и с телефоном. Идёт?

      Гена усмехается:

      – Ты, Лёш, в любом случае звони. С новосельем, там, без новоселья…

      Глава 12. Кладовка, брызги, Березай

      "…бли-и-ин! Какой же он, оказывается, напряжный – этот Гена Луковников! Всех вокруг колхозниками считает, кроме себя самого. Вот и моих приложил ни за что. Они с ним и общались-то всего раз, на моём позапрошлом дне рожденья… Ну, да, да. Признаю: побеседовали они тогда на повышенных. Ну, вставил ему Пал Палыч парочку обычных пистонов: чего это, мол, уважаемый, вам в нашей стране всё так не ндравится, и не пора ли вам заняться общественно-полезным трудом?… Ну, и мать, конечно, шпилечку подпустила: странно, мол, что вы, Геннадий, половозрелый мужчина – а до сих пор не женаты… Она ж не знала, что он инвалид! И отчим, разумеется, тоже не знал. И я бы никогда не узнал, если б он сам сейчас не проговорился… Да-ааааа, ну и дела! Вот дружишь с человеком, дружишь, а потом вдруг выясняется, что у него в душе злобы – вагон, и он этим своим вагоном готов кого угодно переехать… Но, с другой стороны