Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье. Сергей Александрович Менжерицкий

первый. Ночью снег шёл? Шёл. Значит – вперёд. Лопату в зубы и на участок. Рыс-цой.

      – А то что?

      – А то, что Субботыч тебя уже предупреждал. Ещё одно опоздание – и всё, сдавай ключики. А нам, между прочим, в этом тараканнике ещё полгода киснуть. Как минимум.

      – Максимум два месяца, Шишкин! Я обещаю!

      – Обещать не вредно… Пункт второй. Получить загранпаспорт. Пункт третий. Забросить рукопись Стасу. Пункт четвёртый. Заехать к родителям за вещами и напомнить про размен. Пункт пятый. Собрать…

      Крылов обнимает её за плечи и утыкается губами в висок.

      – Дуешься, Шишкин. До сих пор дуешься. Я же вижу.

      – На кого?

      – На меня.

      – За что?

      – За квартиру.

      – Не-а. Твоя квартира. Ты решал.

      Он вздыхает, суёт ноги в шлёпанцы и, дошаркав до кухни, щёлкает выключателем. Из освещённого круга на полу в разные стороны прыскают тараканы. Крылов, поёживаясь, подходит к окну и смотрит на термометр, прибитый за стеклом. Ох, и ни фига ж себе – первый день весны! Минус четырнадцать. И ещё ветрище задувает так, что на крыше железо гремит и подвесной фонарь во дворе дёргается, как сумасшедший…

      – Банзай соседям.

      В дверном проёме возникает Мунку: с полотенцем через плечо и неизменно бодрой улыбочкой на скуластом лице.

      – Банзай.

      – И о чём нам шепчет погода?

      – Погода шепчет – минус четырнадцать.

      Мунку, пошуршав спичками, зажигает конфорки на всех трёх плитах, выстроившихся вдоль стены. Жар с гудением течёт вверх, раскачивая сохнущее на верёвках бельё и обрывки древней паутины в углах.

      Мунку здесь – главный старожил, а потому со своей бурятской женой Светой, однокурсницей по МИИТу, занимает в квартире лучшую комнату: двадцатиметровую с балконом, выходящим на проспект Мира. Заселился он ещё года три назад, как раз тогда, когда из дома съехали его последние законные жильцы и ДЭЗовское начальство, мучимое острой нехваткой дворницких кадров, решило воспользоваться моментом. То бишь обратило свой взор на студенческое сообщество, теснящееся по общагам и съёмным углам, и как бы намекнуло ему на возможность сотрудничества. По принципу: мы вам, ребятки, кой-какую жилплощадь на время, а вы нам – беспрекословную готовность пахать за те деньги, которые дадим…

      "Жилплощадь" представляла собой три десятка отселённых коммуналок, ветвящихся в утробе пятиэтажного доходного дома начала века. Судя по затейливой лепнине на фасаде и роскошным парадным, отделанным мозаикой, его архитектор явно рассчитывал, что в каждой из этих огромных квартир будет проживать одно-единственное и весьма обеспеченное семейство. Но пыльные горы примусов, чугунных утюгов и прочего музейного хлама, то и дело вываливающегося на студентов из всевозможных шкафчиков, чуланов и кладовок, убедительно свидетельствовали, что уже в двадцатые годы сюда нагрянула публика совсем иного разбора. Её усилиями некогда просторные четырёхкомнатные квартиры попревращались в тесные восьми– и даже двенадцатикомнатные, а в коридорах возникли дверные проёмы, проектом не предусмотренные. При этом каждая семья, населявшая здешние пространства, считала своим долгом