Жизнь в другую сторону. Сборник. Виктор Николаевич Никитин

на своём. Исключения, естественно, делались, горизонты расширялись, и за границу они выезжали. Нам же было не до Крыма и заграниц, теперь уже и Крым обернулся заграницей, – мы плотно сидели дома. После 91-го года я стал невыездным: половина зарплаты уходила на еду, половина – на оплату квартиры, проезд и прочие неприятности.

      Однажды Стёпа прислал мне открытку из Испании: на обратной стороне привлекательных видов Майорки можно было разобрать несколько слов, написанных неровным почерком: «вот… тут мы находимся…» Умеющий складно и интересно говорить, по мнению многих (звучало это как «хорошо говорить»), на бумаге Стёпа отличился удивительным лаконизмом. Кто-то, менее расположенный к нему, обозвал бы его почерк каракулями. Какой-нибудь специалист отметил бы сбивчивость мысли. Я же увидел его несомненную иронию по отношению к самому себе; мне даже показалось, что слова на открытке не написаны – это было бы уже слишком, – а нацарапаны на выдохе.

      Внешне выглядело так, что Стёпа уже всего достиг. Пить чай в тёплой благоустроенной квартире, смотреть футбол по телевизору, а летом выезжать на море – и больше ничего ему не надо в этой жизни. Оставалось только совершенствовать себя.

      Спортивный по своей натуре, он занялся бегом по утрам. Довольно скоро это занятие перестало быть просто увлечением, оно стало системой, превратилось в ритуал. Он поднимался ровно в шесть утра и ехал на трамвае несколько остановок до небольшого стадиона «Чайка», на котором мы занимались физкультурой ещё в студенческие годы. Всячески разминался там в одиночестве, приседал, махал руками, подтягивался на перекладине – главным же было пробежать несколько кругов по дорожке вокруг футбольного поля.

      Всё это чрезвычайно поднимало ему настроение, «заряжало энергией», как он выражался. Ранний подъём утром делал ему весь день. Он испытывал радость ещё и по другому поводу: люди в это время спешили на работу; о том, что они не свободны в своих желаниях, лучше всего говорили их лица, – его же переполняло чувство свободы и ему хотелось им поделиться. С кем? Со мной, разумеется. «Они все утром на работу, – увлечённо рассказывал он, – и только я один на стадион!» Это словно подчёркивало его некую избранность – он выступал против общего потока.

      Дело шло к сорока. Выражение «соответствовать возрасту» для Стёпы означало быть физически совершенным, не распускаться, превращаясь в тюфяк, набитый соломой. Бег не прекращался ни в дождь, ни в снег – погода его не сильно смущала. Стёпа знал главное для себя: надо быть последовательным, нельзя сбиваться с заданного ритма.

      Его упорство приносило свои плоды. «Смотри, живота нет», – говорил он, задирая футболку, и поднимал руку, приглашая не только посмотреть, но и пощупать. «Попробуй ухватить! – подначивал меня с некоторым торжеством. – А то ходят, бока нависают!» И так было видно, что никаких складок у Стёпы нет. Но я всё же пробовал, чтобы порадовать его лишний раз, и убеждался: тщётно, ухватиться совершенно не за что. О том, что его замечание про «бока»