На склоне вулкана. Сборник стихотворений. Алексей Вольдович Завидовский

ветер только случайно

      порождённому чайкой —

      доосмыслить, тоской…

      Этот ветер не груб.

      Эти камни застыли.

      Это теплится: ты ли?

      Это – губы у губ…

      * * *

      Солнце краснеет. Ночная прохлада

      за поворотом скопилась. Закат.

      Жаркие мысли. Изжареный ладан,

      нимбом вокруг красноту расплескав,

      святость возносит – отсечь. Отсекая

      дымку дышащих надрывно рывков,

      только ли слабость, такая-сякая,

      мучает силу на ложе веков?

      Только ли тонкие с искрами пальцы,

      только ли скрытая толика дня,

      только ли губы проникнут сквозь панцирь,

      только ли нежная эта броня?..

      Только ли солнце, закатные роли,

      море, намёки?.. Весь выражен в них —

      вечер щемящий, который изволил

      сблизиться с ночью… Растерянный миг.

      * * *

      Море, ночь, маяк. Помимо

      этих внешних форм печали,

      звёзд искрится пантомима

      в глубине души. Отчалил

      челн. Беглец. Пройдут недели,

      может, годы, может, – тыщи…

      Дробность целое не делит,

      дробность целостности ищет.

      И хватается проточной

      жилкой гул в висках за память.

      И плывёт всё дальше, точно

      недовспыхнувшее пламя.

      Мало силы у вулкана:

      не сравнится в счастье с птицей.

      Мало – плыть, милее – кануть;

      мало – пить, милей – напиться…

      * * *

      Воздух ясен и чист, морская

      соль наводит на формы чёткость.

      Пальцы в гальке (камнями в чётках)

      суть нащупают. Вдох… Лаская

      взглядом ширь, проводя изгибы

      по кругам шире круг за кругом,

      мысль находит в пространстве угол.

      Две судьбы – как прямые, гибель —

      в точке? Выдох… Счастье, оно возможно?

      Раздеваю волну, нескромен.

      Всё правдиво, всё верно, кроме

      слов навязчивых: ложно, ложно…

      Под сомнением: день, устои.

      Ночь едва ли добавит света.

      Воздух – ясен, дождусь ответа,

      хоть ответа и недостоин.

      * * *

      Воздух ясен и чист, синеет

      Чатыр-Даг: далеко, за далью.

      Ветер выдохнет: я страдаю,

      грусть откликнется: я – сильнее.

      Чист и светел, темнеет разве.

      Крики чаек. Готовьтесь: вечер!

      Через время я им отвечу,

      пересилю синдром боязни.

      Когда мысли толкают члены

      тела, стиль выдаёт моллюска —

      тащит панцирь пространство лузгать,

      пленный в пене морской несмело.

      Словно пляжный цветастый зонтик,

      все цвета преломляя в спектре,

      небо сжало себя корректно…

      и сомкнулось… на горизонте.

      * * *

      Воздух ясен и чист, хрустален.

      Хруст пустот в стороне рукою —

      с глаз долой, с сердца вон – укрою.

      Не для всех это; все – устали…

      И угли почернеют. Запад —

      там, где солнце шипит о волны.

      Вдох и выдох. Морской проворный

      вьющий волос из моря запах.

      И в лицо! И дышать! И громко —

      но не громче, чем просто имя —

      выдох. Я в этом вдохе принял

      выдох. Обводящая берег кромка…

      И следы на песке. Но – слизан

      образ в памяти – догорает.

      Так темнеет. Так назван раем

      воздух – ясный, а к ночи – сизый.

      * * *

      Закрыть – к подбородку; прохладно, дует.

      Бывают дни в пелене

      с восторгом сквозь дымку. С восторгом туи:

      одна за одной. Длинней

      становятся мысли. От чаек вести:

      роняют крик. Адресат

      всей ширью распахнутых вверх отверстий

      с