Без гнева и пристрастия. Анатолий Степанов

твердо знают, кто является истинным мотором нашего движения. Я, один я обеспечиваю финансирование, а без финансовой поддержки «Патриот» развалится, как карточный домик.

      – Высказался? – поинтересовался генерал.

      – Высказался, – согласился Марков. – И в связи с этим считаю, что делать мне здесь больше нечего. До встречи завтра на исполнительном совете. Прошу не опаздывать.

      И начал протискиваться между стеной и столом к выходу. Доблестный воин Алексей Юрьевич не сдержался, дал волю своему армейскому остроумию:

      – Ты покойник. И у нас с Ваней только одна проблема: какие цветочки высадить на твоей скромной могилке.

      Марков уже в дверях ехидно сообщил:

      – Обожаю гиацинты.

      И демонстративно захлопнул дверь.

      Алексей Юрьевич присел не за стол, а на стол. Осведомился у высоколобого интеллектуала:

      – Какова вероятность подобного расклада?

      – Восьмидесятипроцентная, – вяло ответил интеллектуал.

      – Значит, мы проиграли?

      – Вероятнее всего.

      – А тебя это вроде бы и не колышет?

      – Уже не колышет, – с поправкой согласился Иван.

      – По причине?

      – Во время разговора с ним, Леша, я осознал полную безнадежность нашего положения.

      – Это почему же? – возмутился генерал.

      – Он – покойник. Ты верно сказал. Но не он один. Народное движение «Патриот» – тоже труп. Кто на определенном этапе погубил коммуняк? Самый главный радетель, Егор Лигачев. Всего лишь одной фразой: «Борис, ты не прав». Движение «Патриот» погубил простодушный мент, произнесший: «Какой ты патриот, если ты пидар!» Представь себе многотысячный митинг, на котором ты громыхающим басом начинаешь речь: «Наше народное движение “Патриот”»… И вдруг кто-то из толпы, а такой обязательно найдется, звонким ироническим тенорком: «Какой ты патриот, если ты пидар!» И все. Ты можешь говорить что угодно, как угодно, кому угодно – тебя не услышат.

      Глава 4

      Они оба обожали русскую природу. Предаваться любви они предпочитали на ее лоне. У них был излюбленный уголок в глухих лесах к северу от Москвы. Там, на краю громадного оврага, среди сосен и елового подлеска, они ставили палатку и в ней проводили бурные часы и дни. Так было и сейчас.

      Уже после сладостного процесса, нежно массируя спину расслабленно лежавшего на животе Ленского, мускулистый кудрявый блондин, тот, что в старину звался бы рубахой-парнем, а по терминологии советского театра проходил бы как социальный герой, заметил на тонкой розоватой коже любовника-любовницы некое голубое затемнение, до огорчения обеспокоившее его.

      – Тебя били в милиции, родной! – скорбно воскликнул он.

      – Ну что ты! – тягуче, в полусонной истоме опроверг его предположения утомленный Ленский. – В принципе, милиционеры – симпатичные ребята. Здоровые, простые, неискушенные…

      – Тогда откуда у тебя синяк на спине? – уже неласково спросил социальный герой.

      – Как