Бессмертие графини. Надежда Сакаева

улыбку, скрывая таким образом свой страх. А ночью мне было просто не до этого.

      Да и что бы я сказала графу?

      Что боюсь его?

      Что схожу с ума?

      Что готова умереть со стыда, вспоминая ночи и больше всего хочу перестать поддаваться его ласкам?

      Не думаю, что он помог бы мне во всем этом.

      Хотя иногда граф ломал свою дневную маску острой вежливости, и я ловила на себе насмешливый взгляд его дьявольских глаз и холодную усмешку, так непохожую на привычную отстраненно-безликую улыбку.

      И каждый раз это происходило, когда я размышляла о своих проблемах, пытаясь убедить себя в их несущественности.

      Казалось, будто граф читает мои мысли и смеется над их глупостью и хаотичностью. И это усиливало мой страх перед ним, и было очередным доказательством моей болезни.

      Мой ангельски-красивый дьявол-искуситель, ты сводишь меня с ума.

      Глава 6

      Мы прожили вместе несколько лет, и я едва держалась на той тонкой границе, где заканчивается легкое помешательство и начинается настоящее сумасшествие.

      А может, мне лишь казалось, что я держусь, а на деле я уже давно переступила порог, окунувшись в бездну безумия?

      Каждый раз, когда я засыпала, мне снились глаза графа.

      Два кровавых озера сверкали в кромешной темноте, и я бежала прочь, как можно дальше, но они всегда настигали. От них было невозможно спрятаться, они мерцали алыми всполохами, подавляя мою волю и пробуждая совершенно чуждые мне желания.

      Во сне казалось, будто они забирают у меня что-то важное, что я обязательно должна знать. И как бы я ни старалась, сама я это уже не верну. Потому что вернуть это может только он.

      Дело тут было даже не в его холодной вежливости днем и не в том, как граф обращался со мной ночью. Нет, просто со временем у меня появилось навязчивое, неотступное чувство, будто я чего-то не знаю. Чего-то очень важного, связанного непосредственно с графом. Чего-то ужасного, о чем я могу вспомнить, лишь глядя в эти алые колодцы.

      Могу, но не вспоминаю.

      Единственной отдушиной стал для меня Викторий. Не знаю, почему, но я рассказала ему, пускай далеко и не все. Я сама не поняла, как так вышло. Ведь теперь я графиня, и чтобы ни происходило в моей голове, как бы меня это ни терзало, я должна блюсти честь и репутацию своего мужа и себя самой.

      А разболтать кому-то о том, что я на грани безумия… это вряд ли способствует репутации.

      Уж не знаю, что на меня нашло. Возможно, это был один из тех дней помешательства, когда я не могла вспомнить детали своих же действий. Или же его алые, как у графа, глаза заставили меня выдать свои тайны. Но я рассказала Викторию о некоторых странностях.

      Вообще, они были до невозможности одинаковые и одновременно совершенно разные.

      Руки Виктория, когда он галантным, не свойственным простолюдину жестом, брал меня под локоть, были такими же обжигающе-ледянными. Кожа его буквально светилась белизной, а на солнце он никогда