Сельское солнце. Виктория Ашотовна Арутюнян

ая: ну не тот формат! И ничего не попишешь.

      А писать-то хотелось…

      Дед Ермолай виновато улыбнулся, пожал плечами и побрёл к выходу.

      Главред крикнул вслед:

      – Пиши о реальном! Нам факты нужны.

      – Это разве ж не реальность? Она самая и есть, – бормотал незадачливый писатель, уходя.

      Всё повторялось с незначительными вариациями вот уже два месяца. По четвергам дед Ермолай надевал васильковую рубаху, перевязывал ленточкой свои рукописи и отправлялся в редакцию газеты «Вестник села». Ему очень хотелось, чтобы в одном из выпусков напечатали его рассказ. Хотя бы пустячный! Но Михал Игнатьич был неумолим:

      – Сам знаешь, Севостьяныч: самодеятельность у нас только приветствуется. Но не в таком же виде!

      – В каком?

      – Ну вот слушай, – главред откашлялся и начал читать, – «Звёзды, братцы, они ведь тоже живые. И темноты боятся, и льнут друг к другу, будто дети малые. Падать на Землю им ох как страшно…» Это как, по-твоему?

      Дед Ермолай смотрел с недоумением.

      – А что? Боязно им, звёздам-то. Вот ты видел небо ночное?

      – Видел, конечно, – вздыхал Михал Игнатьич. Он с тоской вспоминал детство. Ещё мальчиком будущий главред бродил по селу с друзьями, любовался небом и верил во что-то хорошее и великое. Прошло много лет. И что же? Приходится сидеть в крошечной комнатке и слушать всяких сумасшедших… Разве об этом он мечтал!

      От этих мыслей главреду становилось ещё грустнее, и он ругался:

      – Я вам что, один на всех? Дела у них… А Михал Игнатьич должен выполнять чужую работу! Что ты пишешь, Севостьяныч? Какие звёзды? У нас деловая газета для сознательных граждан!

      Говорил и морщился: звучало слишком официально, но другие слова в голову почему-то не приходили. Дед Ермолай вздыхал. То ли сочувственно, то ли укоризненно.

      – Ладно, – смягчался главред, – попробуй другую тему.. хм-хм… осветить. Напиши, например… э-э…

      Михал Игнатьич смотрел в окно. Огромное сельское солнце висело над холмом. Неподалёку стояла корова и флегматично жевала траву.

      – Вот! И как это я забыл! Об удоях напиши! У нас по этому вопросу материала хоть отбавляй, а писать некому. Им же политику подавай, новости села или поздравления на последней странице… Интересное, в общем. А разве хозяйство – неинтересная тема? Вся деревня на этом и стоит. Они не понимают. А кто дела делать будет? Опять Михал Игнатьич? Уволить всех!

      – Да ты не серчай, – говорил дед Ермолай, – сам знаешь, нынче времена непростые.

      – Знаю! Не понаслышке! – главред входил в раж, оттягивал воротник рубашки. – С удоями плохо! С репортажами и того хуже! Молодёжь социально пассивна! Севостьяныч, хоть ты-то не расстраивай!

      – Понимаю, понимаю…

      ***

      Рассказ – поход в редакцию – отказ. Снова и снова. Газета «Вестник села» продолжала существовать, несмотря на сократившийся штат. Со страниц вещали чиновники и другие известные люди. Раздел «Экономика» содержал сложные статистические таблицы, культурный сектор был представлен стихотворениями в честь именинников и объявлениями о продаже яблок и аккордеонов. Даже фотографии имелись.

      – И это культура, – ворчал дед Ермолай, – «Куплю б/у автомобиль…», «Дорогую Елену Александровну поздравляют соседи…», «Восьмого августа проводится ярмарка…»

      Почтальон Серёжка, только-только окончивший училище, аккуратно доставлял газету жителям села по средам. Иногда он задерживался у дома Севостьяныча, чтобы послушать, что скажет старик о новом выпуске.

      Дед Ермолай поднимал глаза к небу, с которого смотрело солнце.

      – Вот оно… Солнышко наше… Живительная сила. Сколько радости приносит! С урожаем помогает… Как же об этом не писать?

      Серёжка молчал, сдвинув поношенный картуз на затылок. Тоже смотрел на небо, щурился, улыбался чему-то. За забором кукарекал петух. Будто смеялся.

      Гостей Севостьяныч принимал редко. Жил на краю села. Тихо, по-стариковски. Ходил на рыбалку, собирал урожай, пилил, рубил, красил. Бродил по рынку, удивлялся: чего только не придумают! И комбикорм привозят, и корзины плетёные, и радиоприёмники, и автомобильные шины… Умные люди, дельные. А главного-то и не видят…

      Дочь приезжала, когда находилось время. Иначе говоря, пару раз в год. Уговаривала отца перебраться в город. Вот и она теперь – городская…

      – Папа, так нельзя! Живёшь один в глуши… А если случится что? Я буду чувствовать себя виноватой!

      «В глуши, – с горечью говорил себе Севостьяныч, – сама-то где выросла, Оксанка? Не в этой ли глуши?»

      – Ты подумай! Квартира на втором этаже, телевизор, все удобства… Парк рядом!

      – Какой у вас в городе парк, дочка? Одна аллейка да деревца чахлые. И телевизор мне без надобности. Выйду на улицу – вот где события! А воздух здесь целебный, ей-ей! Ты разве забыла, как бегала по селу, цветы собирала, скотину кормила? Не думала тогда об удобствах-то!

      Оксанка неловко улыбалась.