Отправляемся в полдень. Яся Белая

      Когда мы танцуем. Он всегда ведет – легко и уверено. И я почти теряю голову от его силы и нежности. В такие моменты все смотрят на нас, а мы – лишь на друг друга. И мне нравится чувствовать, как исчезает мир вокруг, и мы парим где-то на седьмом уровне счастья.

      Но я наслаждаюсь. Когда он смеётся, нарочно злит меня и ласково дразнит «свирепым котёнком». Мне нравится видеть его спросонья, взъерошенного. В такие моменты он кажется совсем молодым.

      Но я наслаждаюсь. Когда его руки скользят по моему телу и дарят нежные утончённые ласки. Когда его губы – горячие и твердые – овладевают моими. Когда он – страстно и яростно – берёт меня, а я выгибаюсь и кричу под ним. Для него. Путаясь пальцами в волосах. Шепча имя.

      Как-то он сказал:

      – Ты пробуждаешь во мне самые низменные инстинкты и самые возвышенные чувства. Как мне жить с этим противоречием?

      Я ответила:

      – Так же как и мне.

      Он – мой господин, мой супруг, мой возлюбленный.

      Мой единственный.

      Он создал меня из пепла и руин. Подарил крылья, пригласил в полёт.

      И мне страшно однажды проснуться в мире, где не будет его улыбки. Я не хочу в тот мир.

      Там…

      Гудок

      – Позырь, ангелы!

      Тотошка счастлив донельзя. А мне как-то поровну.

      – Пофиг, – говорю. – Они вечно тут шастают. А будешь на них зырить – зеньки повылазят, так-то.

      Сижу на холме. Коленки обняла, вверх пялюсь. Тотошка, пёсомальчишка, покорёженный, скачет рядом. Тёплый ветерок лижется, норовит кинуть в лицо мои же лохмы. Они у меня, как говорит баба Кора, цвета заката.

      – А я через стеклышко! – канючит Тотошка и хвостом вовсю вертит. Знает, что против его хвоста я не устою.

      – Тада лан, – бросаю равнодушно и откидываюсь на спину.

      Трава мягкучая, зелёная, а небо офигительно чистое, ни как в Залесье. А в небе, вон, ангелы. С огненными крыльями и рогатыми мордами.

      – Они же красивые…

      – Кто знает…

      – …и живут в Небесной Тверди, ведь да? – он разглядывает пылающие фигуры через прокопчённое стёклышко. Моя школа. Ветер колышет его уши. И что-то колышется и щемит в груди. К этому чему-то хочется прижать его голову, уткнуться в нежную шерсть на макушке и прошептать: «Дурында!». И улыбаться глупо. Накатывает вот…

      Отворачиваюсь, промаргиваюсь и только вспоминаю, что он спросил.

      – А, да, – говорю, – а где же ещё. Они ж ангелы.

      Тотошка подбегает, присаживается рядом, заглядывает в лицо.

      – Лизни только… – лениво грожу я.

      Он фыркает:

      – Придурошная! – и шпыняет меня в бок. Я тоже тыкаю кулаком, куда достала. Через минуту, молотя друг друга, катимся кубарем вниз. Сдаюсь первая.

      – Всё, заканчивай!

      Он тяжело дышит. Сидит на задних лапах, в раскоряку, молотит хвостом.

      – Ну ты и бешеная, – говорит наконец. – Я ж спросить хотел.

      Даю по загривку – а чё, пусть знает, как на старших вызверяться – и киваю:

      – Валяй… – падаю опять на траву, руки в стороны, заплющиваюсь.

      – А если залезть на Дом-До-Неба – увидишь Твердь?

      Аж вскакиваю.

      – Сдурел! Если падший увидит Небесную Твердь – он сгорит в синем пламени. Грех!

      Делаю страшные глаза и стараюсь говорить грозно.

      Он хохочет.

      – Ужо я вам задам! – доносится с той стороны холма, возвещая, что баба Кора нас нашла и трёпки не избежать.

      – Давай спрячемся? – предлагает Тотошка, а сам аж подпрыгивает на месте. – Пусть эта ластоногая нас поищет!

      – Не смей называть её так! – цыкаю я и выпаливаю первое, что пришло: – А то буду дразнить тебя собакохвостым вислоухом.

      Он проникается и грустнеет.

      Баба Кора нагрянывает или нагрядает, – не знаю, как точно, – но выглядит это внушительно: тётка метр восемьдесят ростом в малиновой рубахе и с ружьём.

      Торопеем.

      Не, стрелять в нас она не будет. Просто назад пойдем через базар. А там без ружья никак. Мы такие-сякие. Вечно ей проблемы делаем. И если Тотошку можно оттаскать за ухо, то мне-то, дуре двадцатилетней, должно быть стыдно. И мне стыдно.

      Потому винюсь:

      – Ну прости! Так хотелось увидеть небо!

      – Будет вам небо в алмазах, если Тодор до вас доберется! – печально качает головой баба Кора и блестит на нас очками. Очков – две пары, так как глаза – четыре. Так я учила таблицу умножения на два.

      Вешаю голову:

      – Ну, правда, прости, не подумала…

      – А пора бы уже! Здоровая!

      Тотошка прыгает вокруг и тараторит:

      – Не злись! Не злись!

      – А вот и не буду! – с показным равнодушием говорит она. –