Бомба в голове. Виктор Голубев

сильно его задело.

      – Чего ты плачешь? Подумаешь, беда какая. Не переживай, сейчас всё исправим.

      Парнишка с готовностью подошёл к нему, несмотря на мокрые ботинки, довольный тем, что хоть кто-то проявил к нему участие. Всхлипывая по инерции, он с надеждой поглядывал на то, как неизвестный дядя налаживал цепную передачу, насаживал звенья на зубцы звёздочки, прокручивал её, чтобы восстановить нормальное зацепление. А когда колёса закрутились с той же лёгкостью и быстротой, что и раньше, бесконечно довольный, вскочил на своё транспортное средство и помчался дальше, забыв неудачу так же скоро, как она его настигла.

      Не сказав ни слова в благодарность, мальчишка покатил по мостовой, но разве можно было тогда упрекнуть его в невоспитанности? Однако, словно опешив в догадке, уже отъехав от него на десяток метров, парнишка резко затормозил, обернувшись, и после некоторой паузы широко и счастливо ему улыбнулся, точно давая понять, что помощь мужчины ни в коем случае не осталась им незамеченной. Вот это и было настоящее «спасибо», оставшееся в памяти на всю жизнь.

      Душа наполнилась теплом, ощущение огромной радости охватило его тогда невероятным порывом. Стало легко дышать, любить, он любил всё на свете, никакие бури, капризы коварной судьбы не смогли бы повлиять на его чувства. Одна благодарная улыбка ребёнка сделала его богатым в тот день до уровня самой возвышенной одухотворённости. Какой бы ни вышла его жизнь, он точно знал свою защиту, в тревоге и борьбе находя успокоение в том, что смог когда-то и кому-то помочь. Он часто вспоминал потом этого мальчика, и ноющей болью отзывалась душа, когда воспоминания эти неожиданным образом накладывались на чувство тоски и одиночества…

      Он вышел из кабинета и облокотился на подоконник, всё это было ужасно неприятно. После долгого разговора с главврачом он чувствовал себя крайне опустошённым. Он вынужден был морщиться и страдать от невыносимой тяжести прошлого, однако те немыслимые цели, которые преследовал, очевидно, этот хитрый терапевт, остались для него неясными.

      Что может этот доктор? Он взялся ковыряться в его душе, надеясь увидеть в ней нечто обыденное, подпадающее под сетку стандартных теоретических выкладок. Но как он способен ему помочь, если никто не знает, от каких корней растёт его несчастье? Если явной болью, физической болью в груди и суставах, отдаются самые простые переживания прошлого, которых хотелось бы поменьше, чтобы не тревожить себя понапрасну всякой мерзостью. Ему пытаются сказать, что было раньше. Задают наводящие вопросы, отчищают суеверия давних дней от традиционной пыли, налипшей толстым слоем на память, точно последней он сто лет уже не пользовался. Но им невдомёк, что эта связь ничем ему уже не поможет. Чтобы жить функционально, нормально двигаться, работать, нужны потуги в ином направлении, и нащупать пульс его стремлений можно, совершенно не вдаваясь в подробности кабалистических изысков.

      Иногда он ловил на себе проницательные взгляды, даже здесь,