Террорист. Евгений Штиль

трепета оправляю на ней юбку.

      – Все, больная, вставайте.

      Она деловито садится.

      – Пятнадцать, как всегда?

      – Сегодня бесплатно, – объявляю я.

      – Справедливо. Сегодня было больно.

      – По рукоятку всегда больно.

      – Ты просто не профессионал.

      – Я этого не скрывал. Халтурю, как умею.

      – К таким вещам нужно иметь допуск!

      – Отчего-то раньше тебя это не беспокоило.

      – Я просто ничего не знала.

      – Зато наверняка знала другое: в больнице за процедуру берут полтинник, а я прошу всего пятнадцать.

      Она фырчит, как оладушка на сковороде, резко поднимается. Разглядев мой новенький палас, хмурится.

      – У тебя стало красиво!

      Произносится это как обвинение. Должно быть, палас, пытающийся конкурировать с ее несравненной помадой, действительно тревожит гостью.

      – Ничего особенного. Обычная второсортная синтетика.

      – А это кто? – она тычет пальцем в этюдник. – Та самая?

      – Да нет. По телевизору увидел. Наложил кальку, обвел карандашиком, подкрасил.

      – Понятно, – она несколько расслабляется. – Что ж, раз с делом покончено, то я… То я вот еще зачем пришла… Мы ведь с тобой расстались, верно?

      Я утвердительно киваю.

      – Из-за моего мужа, так?

      – Из-за него в том числе.

      – Испугался, что побьет?

      – Все мы чего-нибудь боимся. Ты, к примеру, боишься ставить себе уколы, а я свирепых мужей.

      – Хорошо, пусть так. В прошлый раз ты, кажется, говорил, что согласен ответить на любые мои вопросы.

      – Я не отказываюсь.

      – Вот и ответь. В какой именно из моментов, в какой день и какой час я перестала тебе нравиться? Когда ты встретил эту индюшку? – она вновь кивает в сторону этюдника. – Или, может быть, раньше?

      – Это так важно?

      – Конечно! – с вызовом подтверждает она. – Пригодится на будущее.

      – Ты же замужем, дурочка!

      – Все равно. Я свободный человек – как хочу, так и живу!

      Что и говорить, Людочка – девочка практичная, и я киваю ей на диван.

      – Тогда садись. Правда будет суровой. Ты готова к ней?

      Она напряженно стискивает кулачки и кивает.

      – Наверное, я плоха в постели, да?

      Ей хочется казаться циничной, но таковой она только кажется.

      – Садись, – цежу я. – И слушай…

      ***

      Речь мою вряд ли можно назвать цицероновской, но я действительно готов помочь ближнему. Начав издалека – с идей ветреника Эпикура, я легко качусь под уклон, словесным потоком, точно сливочным маслом, смазывая свой путь. Особенно напираю на супружескую верность, упоминаю нюансы, упрочающие брак. Как знать, если бы с подобными нравоучениями выступали перед собственными дочерьми мамаши, возможно, и обиженных судьбой «людмил» было бы на пару порядков меньше. Но ничего подобного этой девоньке в детстве не говорили. Кроме банального, что все мужчины сволочи, что ушки следует держать востро,