Душегуб. Максим Михайлов

с облегчением вздыхает и остается на свободе и в полной безопасности, – мрачно улыбнувшись, продолжил Андрей. – Все я прекрасно понимаю.

      – А раз понимаешь, тогда давай с тобой по-взрослому в открытую! – прервал его следователь. – Того, кто руководил операцией все равно к ответственности не привлекут! Это большой человек в Москве, перспективная фигура. Его к делу, ни при каких обстоятельствах не примажут, с твоей ли помощью, или без нее. Понял? Однако, если ты поможешь, то отвести от него подозрения будет немного проще, вот и все… За это тебе предлагают условный срок! Именно за это, а не за то, чтобы ты топил своих уродов-начальников! Ну так как?

      – Я и говорю, Иудину долю предлагаете, – кивнул головой Андрей. – Только вот плохо кончил Иуда-то… У нас в группе говорили в таких случаях «не лезь в говно, потом не отмоешься». Так что показания свои я менять не буду…

      – Вот как значит, честный и гордый? Хорошо… А как же мать-старушка, о ней ты подумал? О сестренке? Им-то каково будет?

      – Они поймут, – без особой уверенности тихо выговорил Андрей, еще ниже опуская голову. – Поймут… Им тоже лучше будет, если стыдиться меня не придется…

      – Да нет, дорогой! Стыдиться уж точно не придется. Им вскоре вообще ничего делать не придется…

      – Почему это? – вскинул голову Андрей, прожигая следака горящими беспокойством глазами.

      – Потому что ты не оставляешь мне выбора, – устало произнес Шинников. – Мне нужны твои показания. И если ты не хочешь их давать, придется пойти на крайние меры. Вобщем, я объявляю тебе ультиматум. Либо ты сейчас и в суде говоришь то, что мне нужно, либо…

      Он глубоко вздохнул, собираясь с духом, нелегко было говорить то, что сейчас необходимо сказать, нелегко даже ему, который думал о себе, что уж его-то выдубленную жизнью шкуру ничем не прошибешь.

      – Либо что? – севшим голосом спросил Андрей, уже смутно догадываясь, но все еще не веря.

      – Либо я передам адрес твоих родных чеченцам, – твердо закончил следователь. – Они обязательно захотят отомстить родственникам бойца спецназа, сам понимаешь. К тому же у тебя теперь целый род личных кровников. Что они сделают с твоей матерью и с сестрой догадаться нетрудно…

      Андрей сидел, будто громом пораженный не в силах ни двигаться, ни говорить, ни думать. Перед глазами неотступно стояла провожающая его на вокзале со слезами на глазах мать, маленькая, как-то разом постаревшая, беззащитная, рядом с ней нетерпеливо крутилась не чувствовавшая всей трагедии момента сестренка.

      – Ничего личного, парень, – говорил меж тем Шинников. – Просто так сплелись интересы, пойми… Меня самого начальники на вилы взяли, теперь я тебя беру… Неприятно мне это, но выбора, ни у тебя, ни у меня нет… Сутки тебе на раздумья. А завтра, либо показания под протокол, либо, извини… Эй, конвой, уведите его обратно в камеру!

      Андрей сам не помнил, как выходил из допросной, как шел, еле переставляя ноги, по гулкому коридору СИЗО. Более-менее приходить в себя он стал лишь