Ренегат. Александр Лавров

за старые бредни принялись! – пробормотал Иванов при последних словах Андрея Николаевича.

      – Молчи ты! – прикрикнул тот. – Иди спать лучше…

      – Чего молчать? И сами вы встречному и поперечному историю-то эту расписываете… вчерашнего дня ищете…

      – Василий!

      В голосе Контова задрожали нотки гнева.

      – Ладно, ладно! – поднялся тот с места. – И в самом деле, пойти всхрапнуть… – Он поискал глазами образ и, не найдя его, перекрестился, глядя в угол, а потом сказал, зевая: – Бог напитал, никто не видал, а кто и видел, да не обидел… Пойду и такого храповицкого задам, что берегись, все американы и американихи!

      – Славный парень, честный, добрый, – проговорил ему вслед Контов, – одна беда: груб, а потому иногда страшно надоедлив.

      – О-о! Это ничего, это вполне понятно, – поспешил ответить японец. – Это сказывается непосредственность девственной натуры… Но ваш рассказ?

      – Вы не боитесь соскучиться после критических замечаний моего друга?

      – Нет, нет… Я чувствую, что в вашем рассказе будет играть роль и моя страна!

      – Да…

      – Тогда мой интерес удваивается, утраивается, если хотите!

      – Тогда я начинаю! – усмехнулся Контов и на минуту погрузился в молчание, как бы собираясь с мыслями.

      Куманджеро воспользовался этим и, подозвав одного из прислуживавших негров, сказал ему несколько слов.

      – Я знаю привычку русских, – обратился он к Контову, – пить во время разговора и приказал подать нам пива… японского пива! Его привозят сюда из Йокогамы, и здесь его умеют удивительно сохранять… Вот несут, несут любимейший напиток моего народа.

      Негр поставил перед собеседниками большой глиняный кувшин и два жестяных стакана несколько большего размера, чем поданные для виски.

      Японское пиво оказалось тепловатой мутной жидкостью, в которой плавали какие-то подозрительные сгустки. Контов пригубил стакан и, брезгливо поморщившись, отставил его.

      – Видите ли, – заговорил он медленно, не глядя на своего собеседника, – вы говорили, что бывали в России…

      – Да, да! В Санкт-Петербурге, в Риге, в Ревеле, в Москве, Лодзи, Одессе… о сибирских городах, о Порт-Артуре и Владивостоке я не говорю…

      – Так что вы знаете, что Россия – страна своеобразная…

      – Очень своеобразная, другой такой нет…

      – Так вот по стране, и мы – народ своеобразный; большинство русских верит в справедливость, и не только в высшую – небесную, но имеет наивность верить и в земную справедливость… Потом еще мы как-то странно все обособлены и не питаем друг к другу ни малейшего доверия, а если случаются такие простаки, то они жестоко платятся за то, что выделяются из общего правила… После этого маленького предисловия перехожу к рассказу. Лет двадцать пять тому назад в России, в Петербурге, жил некий простак, вот из той самой породы наивных людей, о которых я только что говорил. Честности он был идеальной, душа его была, как у нас говорят в России, кротости голубиной.