Патриарх Никон. Том 1. Михаил Филиппов

управлял этим людом, и часть царицыной Золотой палаты занята была для потех.

      Хоромы же царя были скорее похожи на дворец зажиточного боярина, чем на царские палаты; только выезды его, с боярами, окольничими, конюхами и скороходами, напоминали Москве, что в Грановитой палате живет царь.

      Выехал Михаил Федорович после обедни в тот день, когда отец Никита представлялся патриарху, сначала к инокине-матери, а потом к отцу.

      Патриарх принял сына в той же комнате, в который мы видели отца Никиту.

      Он обнял его и поцеловался с ним, а тот потом поцеловал у отца руку.

      Патриарх сам сел у стола, а сын поместился на стуле против него.

      – Недобрые вести, – начал патриарх, – от свейского короля Густава-Адольфа; отказывается он сватать за тебя сестру своего шурина курфюрста Бранденбургского, Екатерину… Пишет он, что ее княжеская милость для царства не отступит от своей христианской веры, не откажется от своего душевного спасения.

      – И бог с нею, – отвечал царь Михаил.

      – Это все, – продолжал патриарх, – мутят поляки. Дать нам сродниться со шведами не хотят они, боятся, что будут они нам союзниками, да, породнившись с царскими домами немцев, мы поспорим тогда и о польской короне.

      – Но ведь насильно ничего не сделаешь, – вздохнул царь Михаил Федорович, – а жениться пора, все бояре да и все родственники так говорят… Годы мои уже такие.

      – Была у тебя, сын мой, невеста, и богобоязненная, и добрая, и почтительная, Марья Ивановна Хлопова.

      – Да, была она мила моему сердцу: жила во дворце под одною кровлею со мною; дружила с сестрицею моею царевною Татьяною Михайловною, да вот лихая болезнь приключилась, навек испорчена…

      – И царица мать-инокиня любила и жаловала ее, царицей нарекла, Анастасьей именовала, в память бабки твоей Анастасии Романовны, жены царя Ивана Грозного, – продолжал патриарх.

      – Такова воля Божья, – смиренно произнес царь Михаил.

      – А коли б Марья Ивановна была не испорчена, женился бы ты и теперь на ней, мой сын?

      – Уж очинно мила она была моему сердцу, – произнес, опустив глаза, царь Михаил.

      – Что же скажешь ты, коль окажется, что она николи испорчена не была, да и теперь жива?

      – На то будет соизволение и твое и матушки-инокини, я всякое родительское благословение приму с благодарностью.

      – Ладно, сын мой, сегодня же соберу синклит родственный, бояр: Ивана Никитича Романова, Ивана Борисыча Черкасского, Федора Ивановича Шереметьева, и коль ты соизволишь заехать ко мне, то мы совершим сыск с божьей помощью. Только никому не говори, а наипаче матери, пока дела не соорудуем.

      – Беспременно приеду ужо, опосля вечерни, – обрадовался царь, простился с отцом и вышел. После царского ухода патриарх послал тотчас за родственниками и велел быть к себе кравчему Михаилу Салтыкову и придворным врачам: доктору Валентину Бильсу и лекарю Бальцеру.

      Все эти лица съехались вечером к патриарху и оставались