Однажды в СССР. Игорь Гатин

совсем недавно глаженные рубашки – в пятнах пота. Тем нелепее смотрелись в их руках две бутылки водки «Столичная» по ноль семьдесят пять и две пачки пельменей «Останкинские» по ноль пять. Он даже растерялся.

      – А это зачем? – кивнул на бутылки.

      – Пригодится, – веско заметил Валерка.

      И точно, пригодилось. Ребят ни в жизнь не пустили бы в общагу, если бы не Валеркин опыт и не тёплая, отвратительная в такую жару водка. Дело в том, что на страже этого гарема времён развитого социализма стоял неподкупный и безжалостный цербер дядя Миша – ветеран ещё, видимо, НКВД, отморозивший на Севере не только чувства, но и яйца. Женщин он не любил. В принципе, он никого не любил. Поэтому попасть в общежитие без заявки и разрешения коменданта представлялось почти непреодолимым препятствием. Порой родственники девчонок, приехавшие издалека, подолгу томились на лестнице, пока все формальности будут улажены. Кавалерам же вход был категорически запрещён. Гарем как-никак. Вот только чей? Неужели? Стоп! Об этом позже.

      Дядя Миша окинул троицу не по-стариковски цепким взглядом и ржавым голосом проскрипел:

      – Куды навострились?

      Ромка несмело:

      – Я сегодня поселился. Я вам отдавал направление. А это друзья – ко мне в гости.

      Лицо старика ещё больше посуровело.

      – Поселился он. Без году неделя, а туды же – дружков водить. Ладно энти вертихвостки, и этот хорош! Тут вам не ночлежка.

      Видно было, что он испытывает почти физическое удовольствие, запрещая и пресекая. Тот ничтожный властный ресурс, что был ему отпущен скромной должностью, он использовал по максимуму, облекая обычные средства коммуникации в иезуитские выражения, ставящие собеседника в неловкое положение. Но и это не помогало. Разжалобить его было невозможно. Поиздевавшись над жертвой, он, упиваясь её униженным состоянием, всё равно отказывал:

      – Ты проходь. А энти – за дверь.

      Ромка растерялся. Но тут в ситуацию вмешался Валерка. Невзначай он достал руку с бутылкой из-за спины. Взгляд старика мгновенно оценил изменение диспозиции. В нём явственно читалась борьба страстей. С одной стороны – въевшееся с годами следование инструкции и доставляющая неизъяснимое удовольствие возможность поглумиться над безответными жертвами, с другой – простое, как три копейки, незатейливое желание выпить, присущее каждому русскому мужику, будь он хоть вохровец, хоть нарком.

      Валерка поддавил:

      – За вновь прибывшего.

      Этот армейский казённый язык был единственно близким и понятным дяде Мише, и сермяжная правда пересилила. Он воровато оглянулся, рука нырнула в ящик стола и вновь появилась уже с гранёным стаканом. Валерка незамедлительно скрутил пробку, и водка забулькала в ёмкость. По мере наполнения стакана глаза старика становились всё более маслянистыми и наконец, когда жидкость заполнила три четверти объёма, подёрнулись мечтательной