Под водой, в небесах, на паркете. Том 2. Т. Н. Борисов

маринисты – это наши соотечественники: Айвазовский, Боголюбов, Чехович… Увы, как далеко им до этих неизвестных мне английских маринистов, создавших подлинные шедевры. Море на их картинах было живым, корабли просто поражали достоверностью и проработанностью деталей, пороховой дым и пламя пожаров завораживали. Каждая картина была помещена в массивную позолоченную раму и снабжена серебряной табличкой. Помимо названия картины и автора, она содержала и сведения о том, кто и когда подарил данное произведение искусства родному клубу. Стандартная надпись выглядела примерно так: «Бой у мыса Трафальгар 21.10.1805. Художник – Джозеф Меллорд Ульям Тернер (1806 г.). Подарок первого лорда Адмиралтейства, адмирала Вильямса 12.10.1872»… После осмотра центрального зала, где мы обозрели портреты всех царствовавших в Великобритании особ, нас провели в небольшой ресторан при клубе. В полутемном зале было малолюдно. Мы уселись за круглый стол из мореного дуба. Бесшумно появился метрдотель во фраке. Перед нами легли на стол папки с меню. Лорд Воуден любезно предложил мне выбрать подходящее блюдо. Я смело открыл папку и понял, что заказать что-либо не в силах, ибо практически ни одно название мне ровным счетом ничего не говорило. Надо было срочно искать выход из положения. Невольно огляделся. Метрдотель понял мое движение как желание проконсультироваться и склонился ко мне в полупоклоне. Только сейчас, когда скудный свет осветил этого уже немолодого человека, я понял, что, несмотря на весь его британский лоск, он явно «лицо кавказской национальности», как принято писать в наших милицейских протоколах. Меня осенило:

      – Нерецек, дук хаес? (Простите, вы армянин?)

      Наверное, если б дубовый стол заговорил по-английски, эффект был бы менее заметен. Он вздрогнул, брови его поползли вверх:

      – Ха, ес хаем, байц инчпесек ду имацав? (Да, я армянин, но как вы узнали?)

      После этого заказ ужина был, как говорится, делом техники. Попутно выяснилось, что родители Амаяка бежали в Иран во время геноцида армян в 1915 году, побродили по миру и лет 45 назад осели в столице Великобритании. Он сам работал в этом заведении уже 41 год, пройдя все ступени служебной лестницы, и достиг ее вершины в 1980 году. Нам стало неудобно продолжать общение на языке, недоступном лорду, и извинившись, Амаяк отбыл по своим делам, а мы с Дериком вновь перешли к обсуждению клубных правил и традиций. Я был проинформирован, что являюсь то ли третьим, то ли четвертым гражданином СССР и России, побывавшим в данном заведении за всю его историю. Получив еще ряд подобных «важных» сведений, я был поражен, обнаружив перед собой тарелки с различными яствами. Когда они появились, я не заметил – Амаяк был действительно профессионалом. После обильного изысканного ужина, уже в фойе, прощаясь, лорд поинтересовался, можно ли задать мне один вопрос, и получив положительный ответ, спросил:

      – Простите, на каком языке вы говорили с нашим служащим? Видите ли,