Свобода!. Анатолий Александрович Страхов

много избранных вокруг,

      Кто наделён оккультным чувством,

      Наш мир – материальный круг,

      А человек – астральный сгусток.

      Но есть и горние миры.

      Их ослепительное пламя

      От нас сокрыто до поры,

      Но тайно властвует над нами,

      И духи дерзкие подчас

      Надмирным трепетом объяты,

      Тревожат, изнуряют нас

      И проступают, как стигматы.

      Спасаться – бесполезный труд.

      Смерть забирает недостойных:

      Стихии гибель им несут

      И эпидемии, и войны.

      Сейчас нависли лики тьмы

      Над беззащитною Европой.

      Они ужаснее чумы,

      Оледенения, потопа!..»

      Поэт Граальский замолчал,

      Оценивая впечатленье,

      Затем с надрывом продолжал:

      «Я написал стихотворенье:

      В окопах немец и француз

      Сцепились в инфернальном танго,

      И не расторгнуть этих уз…» –

      «Прочтите лучше о мустангах, –

      Оборвала его Лизи,

      Лениво веером играя. –

      Что радости – изобразить

      Окопный сброд! Не понимаю.

      Война! Какая ерунда!»

      Граальский в кресло сел понуро.

      «Но вы забыли, господа,

      Про европейскую культуру, –

      Эстет Горжеточкин вскочил

      И нервно замахал руками. –

      Ведь европеец сотворил

      Всё то, что так ценимо нами!

      Одно решение для нас:

      Печально вознестись над битвой!

      Пусть европейцев в тяжкий час

      Спасёт всеобщая молитва!» –

      «Помолимся!» – Лизи, вскочив,

      Махнула ножкой, как в канкане.

      «А я, над битвой воспарив,

      Сто поцелуев шлю гитане!» –

      Слегка насмешливо сказал

      Стоявший у окна Арсений.

      Горжеточкин захохотал:

      «Вы, юнкер? Ну же, откровенней!» –

      «На фронте каждому дана

      Возможность стать сверхчеловеком». –