«СВЕТ и ТЕНИ» М. И. Кутузова. Часть I. Яков Николаевич Нерсесов

всех своих многочисленных германских родственников – дядей и теть, кузенов и кузин…

      Первой в ряду агитируемых против бонапартовской Франции оказалась Пруссия и ее король Фридрих-Вильгельм III – своего рода пародия на его знаменитого предка, короля-полководца Фридриха II Великого. Уже в июне 1802 г. Александр I посетил Мемель, где под его мужские чары подпала изысканная и грациозная, неотразимая белокурая 26 летняя красавица-королева Луиза. Рассказывали, что ее венценосный супруг знал толк лишь во «фрунтовой выправке» и не уделял должного внимания своей очаровательной супруге. Мало кто из женщин мог устоять, когда им оказывал внимание такой красавец мужчина каким, несомненно, был в ту пору российский император, артистично изображавший влюбленность одним лишь томным взглядом. Недаром Александр I поведал одному из своих особо приближенных свитских, что он де закрывал на ночь свою спальню на два оборота ключа – на всякий случай – чтобы «потерявшая голову» королева не «совершила глупости» при живом муже. Мимолетная мемельская встреча двух коронованных «агнцев» не дала быстрых результатов, но, как покажет ближайшее будущее и не прошла бесследно. Александр был известным любителем неясных выражений и туманных маневров, но, взяв курс на войну с Францией, он не свернул в сторону, несмотря на то, что ведущие европейские монархи не сразу и не окончательно «вступили на тропу войны».

      Сам же русский самодержец по уверениям некоторых историков «вырыл топор войны» с Бонапартом уже в конце 1803 г.

      Интересно, что ружейный залп, гулко грохнувший во рву Венсеннского замка под Парижем и унесший жизнь безвинного принца Энгиенского, по-разному отозвался при монархических дворах Европы. Так соседнее с Францией маркграфство Баден предпочло «не делать из мухи слона». В Вене и Берлине повозмущались лишь для вида. Более всего, «возбудился» «наш ангел», который поставил на заседании Госсовета вопрос о немедленном разрыве и войне с Францией.

      …Кстати сказать, не все в ближайшем окружении молодого русского царя были согласны с ним в необходимости войны с Францией. Так весьма влиятельный граф Николай Петрович Румянцев, член Госсовета, весьма дальновидно говорил Александру I, что не видит необходимости немедленно развязывать войну из-за гибели иностранного принца: «… соображения сентиментального порядка никак не могут быть допущены в качестве мотива для действий… Произошедшее трагическое событие никак прямо не касается России, а честь империи никак не задета…»…

      У российского императора появился долгожданный повод для войны с «корсиканским выскочкой» и он постарался использовать его на все 100%, выступив перед всей монархической Европой в качестве главного поборника права, вожака нового крестового похода против «богомерзкого» революционного режима. А после того, как Бонапарт недальновидно дал понять через своего министра иностранных дел Талейрана, что «отцеубийце»