Человек из Санкт-Петербурга. Кен Фоллетт

и посмотрел на Максима с удивлением на глуповатом лице.

      Максим навалился на него, надавив коленом на среднюю пуговицу застегнутого пиджака и перекрыв дыхание. Теперь противник оказался обезврежен, лишь отчаянно хватая ртом воздух.

      Затем он поднялся и посмотрел в сторону дома. В окне первого этажа стояла молодая женщина и наблюдала за этой сценой, прикрыв ладонью нижнюю часть лица. Ее глаза выдавали безмерный испуг.

      Он снова бросил взгляд на распластанного мужчину. Пройдет не меньше минуты, прежде чем у него хватит сил подняться.

      Вскочив в седло велосипеда, он быстро укатил прочь.

      «Человек, не знающий страха, способен сделать все, что ему заблагорассудится», – думал он при этом. А первый урок бесстрашия он усвоил одиннадцатью годами ранее на железной дороге неподалеку от Омска. Тогда еще шел снег…

      Шел снег. Максим сидел в открытом товарном вагоне поверх груды угля и замерзал насмерть.

      Ему было холодно ежеминутно с тех пор, как он сумел избавиться от кандалов на золотых приисках и сбежать. В тот год он пересек всю Сибирь от насквозь промороженной Якутии до Урала. И ему оставалась какая-то тысяча миль до цивилизации и более мягкого климата. Основную часть пути он проделал пешком, хотя иногда удавалось вскочить в железнодорожный вагон или спрятаться в обозе, перевозившем шкуры. Больше всего ему нравилось ехать с домашним скотом – с коровами было теплее, и он ел то, чем их кормили. При этом он лишь смутно осознавал, что и сам почти превратился в животное. Он ни разу не мылся, пальто ему заменяла попона, украденная из телеги, а в лохмотьях на его теле роились вши. Лучшим, что ему удавалось добыть из пищи, были сырые птичьи яйца. Однажды он сумел украсть какую-то клячу. Он загнал ее в первый же день, а потом съел ее печень. Всякое представление о времени было им давно утрачено. Максим догадывался, что наступила осень, по перемене погоды, но понятия не имел, какой шел месяц. Нередко он совершенно забывал, что делал накануне. Только в минуты относительного прояснения рассудка до него доходило, что он сходит с ума. С людьми он не общался. Если по пути встречался городок или деревня, он обходил их стороной, порывшись лишь на свалке где-нибудь на окраине. Он знал одно: двигаться надо на запад, где должно стать теплее.

      Но затем состав с углем надолго загнали на запасный путь, и Максим понял, что умирает. Рядом дежурил охранник – толстый жандарм в теплой шубе, приставленный к поезду, чтобы крестьяне не воровали из вагонов уголь… И когда эта мысль пришла к нему, Максим понял, что его мозг переживает короткий промежуток просветления, и, быть может, уже самый последний. Он не сразу осознал, что заставило его ожить, а потом почуял запах ужина, который готовил для себя полицейский. Но жандарм был здоров, силен и вооружен.

      «Плевать, – подумал Максим. – Я умру так или иначе».

      А потому он поднялся, выбрал самый большой кусок угля, который еще способен был поднять, пошатываясь, добрел до сторожки охранника, вошел в нее и ударил хозяина угольной