Сезон охоты. Максим Долгов

оконный проем, выкрикивая проклятия, адресованные всем святым на земле и на небе. Затем он собрал все накопленные на кузнечном деле сбережения и неделю его никто не видел. Мужчина так сильно переживал за умственную отсталость своего сына и за то, что его супруга больше не может дать ему наследников, что на какое-то время жизнь потеряла первоначальный смысл.

      Жанна Астапова вернулась из родильного дома с младенцем на руках, спустя десять дней после родов, не в состоянии смотреть мужу в глаза. Никто не знал, как им удалось пережить это, но Матвей рос, превращался в подростка, разгуливающего по улицам поселка и по опушкам леса. Часто соседи слышали крики Ивана, который буквально рычал от злости всякий раз, когда сын делал что-то не так, обещая оторвать тому голову. Но когда впервые приехали органы опеки, мужчина выставил всю тройку белых воротничков со своего двора и пообещал, что если хоть кто-то прикоснется к его сыну, то они пожалеют, что родились на свет.

      Можно было сказать о том, что Матвей рос в неблагополучной семье, его отец с годами так и не смог смериться с болезнью сына, а Жанна скоропостижно скончалась через три года после родов. И мальчик, живя с отцом, не смотря на все крики, адресованные в его адрес, за двенадцать лет так и не узнал тяжести отцовской руки. Бить своего отпрыска Иван не решался понимая, что и без того парню приходится не сладко. У него практически не было друзей и, хотя в школе над ним мало кто издевался, но и звать в компанию не торопились. Парнишка слонялся без дела целыми днями напролет, иногда из любопытства захаживая в отцовскую кузницу.

      Несколько раз Иван заставал сына за изучением молотков, клещей и прочей утвари кузнечного ремесла, Матвей кончиками пальцев водил по шероховатому металлу, с благоговением разглядывая инструмент.

      – Нравится? – спросил мужчина, прислонившись плечом к косяку дверного проема. Он скрестил на груди свои жилистые, с проступающими венами руки несколько минут молча наблюдая за сыном.

      Матвей обернулся и отдернул руку от наковальни, которая в лучах солнца блестела, словно отлитая из серебра.

      – Пап, я ничего не брал. Ага, точно, не брал. Твое это, я знаю, брать нельзя. Я только глазами смотрел, – протараторил парнишка, испуганно засунув руки в карманы. Он сверкал взглядом в сторону мужчины продолжавшего смотреть на сына.

      – Всегда хотел, чтобы мой сын по стопам своих дедов пошел, – сказал Иван и в его голосе слышались нотки досады. Сам мужчина был мастером кузнечных дел в третьем поколении и кроме работы с железом и огнем, в его семье ничего более делать не умели. Астапов, узнав, что у него будет сын, даже инструмент приготовил, с которого начнет обучать Матвея своему ремеслу и теперь все это осталось лежать без дела в большом деревянном ящике под верстаком. Как можно было учить тяжелой и сложной работе дурочка, гоняющегося за воробьями, мужчина не имел не малейшего понятия.

      Он прошел вглубь мастерской,