Старик и мышь. Андрей Викторович Белов

ем, становясь прошлым, и памятью того, кто в этот миг, случайно, оказался рядом с ними в этом забытом уголке и обратил на них свой взгляд.

      В его жизни тоже была осень – не поздняя, но уже и не золотая. И так же, как листья, уходили в прошлое года, оставляя лишь память о себе. «Сколько же раз я видел осень?» – подумал он и вспомнил, сколько ему лет, и то, что осень, его любимое время года. Он старался не думать о возрасте; день, когда он родился, старик уже давно перестал выделять из повседневности.

      Он снова склонился над листом бумаги и продолжил писать письмо.

      «… ты много раз просила меня написать тебе хоть одно письмо, а ведь тогда, до расставания, мы виделись почти каждый день. Я знал, что ты просила всех своих любовников писать тебе письма, чтобы когда-нибудь, потом, когда тебе уже некуда будет торопиться, перечитывать их, заполняя воспоминаниями одиночество и пустоту. Сейчас, спустя годы, я, наконец, пишу тебе это единственное письмо. Не обижайся, что пишу столь откровенно…»

      Он отложил письмо и снова стал смотреть в окно, размышляя, – есть ли у любви предел; можно ли исчерпать запас любви, отпущенный человеку, и почему, прожив целую жизнь, он так и остался одинок, недолюбил, и так и не истратил душевные силы.

      «Может потому, что для меня главным было, чтобы я любил, и не имело значения, любят ли меня?»

      Старик склонил голову, перечитал написанное, затем скомкал лист и бросил его в корзину для бумаг, которая была уже полна такими же скомканными письмами.

      «Нет, совсем не то пишу, и зачем я пишу это письмо? Эпистолярный жанр никогда не был моим», – подумал старик, вышел на улицу и вытряхнул мусор из корзины.

      Он постоял еще немного на улице, наедине с осенью, наслаждаясь тишиной. В поселке стали зажигаться огни. Домов, где люди остались на зиму, было совсем мало. В основном народ перебрался в город. Засветились окна в одном доме, во втором, в третьем. И эти редкие огни отодвигали одиночество дальше и дальше, наполняя душу покоем. Все уже было готово к долгой зиме. Впереди были долгие-долгие размышления, новые рассказы и книги, книги, книги…

      Стемнело. Он почувствовал, что продрог, и вернулся в дом, снова сел за стол, взял уже исписанный наполовину лист бумаги и продолжил писать рассказ, начатый с неделю назад.

      Неожиданно мелькнула какая-то тень на кухонном столе в углу комнаты. «Может, показалось?» – подумал он и продолжил работать. Тень мелькнула еще раз, и еще. Старик замер. Через минуту маленькая серенькая мышка выглянула из-за стола, боязливо оглянулась и, не заметив ничего угрожающего, начала суетливо бегать по столу в поисках каких-нибудь крошек или других остатков еды. Старик не шевелился. Первое, о чем он подумал, была мышеловка. Мышеловкой снабдила его дочь, с которой он редко виделся из-за натянутых отношений с бывшей женой (был такой грех в его жизни). Для него, встреча с дочерью была праздником. Но, к его сожалению, этот праздник был только раз, два в году. Больше о нем никто не вспоминал, разве что звонили из редакции, чтобы сообщить, принят его очередной рассказ или надо, что-то отредактировать. Иногда, редко, он уезжал в город по делам, и каждый раз проговаривал про себя присказку, которой с детства научила его мать: «газ, свет, вода», чтобы не забыть, все выключить. Если была зима, то приезжая, приходилось заново протапливать его маленький домик.