За сокровищами реки Тунгуски. Максимилиан Кравков

на двух заговорщиков.

      – Но вот что грустно, товарищ, – сказал я. – Киряков-то остался сидеть, и я уверен – по ошибке. А время, сами знаете, горячее, и ошибки бывают всякие…

      Зам решительно прервал меня и даже встал из-за стола.

      – Раз арестован – значит, были причины. А рассуждать об ошибках не наше дело. В свое время все выяснится. Извините, но я очень занят…

      Уходил я, не могу сказать, чтобы очарованный своим начальством.

      Товарищи, с которыми я беседовал, посоветовали ждать, и кое-кто из людей партийных и отзывчивых обещали навести справки.

      Когда я вернулся, жизнь в музее текла обычной своей чередой, и мой инцидент уже всем казался исчерпанным. Только не было Инны, которая ушла с передачей.

      Букину во что бы то ни стало нужно было открыть кладовые.

      – И так это дело тянется уже третий день. Давайте вскроем дверь и потом закажем ключ.

      – Но, – осторожно возражал Жабрин, – как же мы, сломав замок, оставим дверь незапертой? Я думаю, что будет лучше изготовить ключ, а уж потом – вскрывать.

      – А сколько времени мы будем ждать ключа?

      – Ну, день-два. Не более трех…

      – Позвольте, – вмешался я, – ключ будет изготовлен в два часа. Сосед, знакомый слесарь, это сделает…

      – Конечно, как хотите… Но предупреждаю, товарищи, что могут быть неприятности. То же губоно нас может обвинить, если дверь нам не удастся запереть и… что-нибудь пропадет.

      Этот предостерегающий тон меня возмутил.

      – Ломаем – и никаких чертей! Я лично буду отвечать за все…

      Жабрин вздернул плечами и круто повернулся.

      – Я здесь не участник!

      – Тем лучше, – раздраженно ответил я.

      Война с ним начиналась в открытую.

      Дверь в кладовую находилась под лестницей, в глубокой нише. Днем электричество не горело, и нам светил фонарь. Дверь была тяжелая, с таким же тяжелым висячим замком. Я долго подбирал отмычку, наконец нашел, и, щелкнув, открылась дуга замка. Я был вдвойне доволен: во-первых, Букин не станет надоедать этой проклятой кладовой, а во-вторых, я утер нос этому трусу и интригану, каким мне стал казаться Жабрин. Я был сильнее Букина и потому налег на дверь. И, подняв с пола фонарь, вступил в кладовую. Сперва я как-то не осознал того, что бросилось в глаза при скудном свете фонаря. Потом невольно ахнул.

      Представьте погреб, полный трупов. Мертвецкую иль место, где случилась массовая казнь. Но только вместо мертвецов валялись в разных положениях раздробленные статуи. И желтый отсвет фонаря играл на белом гипсе краской тела и увеличивал зловещее, пугающее сходство. Повсюду в этом странном морге разбросаны куски расколотого гипса, и все подернуто мельчайшей белою пылью…

      Невольно я отступил назад…

      – Неслыханно… – промолвил бледный Букин, и челюсть у него дрожала.

      Я бросился осматривать побоище. Лежали странно каменные трупы с игривой, жалобной или бесстрастной мимикой, как будто продолжали даже в этом положении существовать все той же жизнью,