Танец мотылька. Диана Билык

жарко. Если захочешь, вечером пройдемся по парку.

      – И что мне дома делать весь день? Я не выдержу в четырех стенах. Отвези меня к маме.

      Он сжимает мне ладонь до боли, затем шумно выдыхает.

      – Вика, только ты не волнуйся.

      – О чем ты? – а сердце уже пропустило удар.

      Марк не отпускает меня. Я поднимаю голову и пытаюсь заглянуть в его глаза. Замечаю, как утончились мужские губы, как дернулись вниз их уголки.

      – Вика, родители погибли еще два года назад.

      Сказать, что меня прошибло током – ничего не сказать. Я превращаюсь в ток. Вцепляюсь огрызками ногтей в его руку и скриплю зубами.

      – Нехорошая шутка… – процеживаю и резко встаю. Хватаю футболку и надеваю ее трясущимися руками.

      – Медди, это сложно, я понимаю, но…

      – Не называй меня так! – кричу. Истерично, не сдержанно, до хрипа в голосе. – Ты врешь! Я это чувствую, это не может быть правдой.

      – С чего ты решила, что я обманываю? – спокойно холодно отвечает Марк и отклоняется на спинку дивана.

      – Просто вот здесь скребет, когда смотрю на тебя, – показываю на грудь и направляюсь из комнаты. На пороге оборачиваюсь, и бросаю ему: – Только я не понимаю зачем тебе все это.

      – Что это? Золотая, ты несешь чушь!

      – Чушь – это то, что сейчас со мной происходит. Я всю жизнь посвятила танцам, у меня хорошие добрые родители, внимательный брат, и живу я одна!

      – Нет, со мной. Или штамп в паспорте и кольца уже не доказательство?

      – Почему тогда у нас фамилии разные?

      Марк встает и подходит ближе. На бледных щеках играет румянец.

      – Потому что ты так захотела, – мягко отвечает он.

      – Это нелепо. У меня нет такой придури. Я бы взяла фамилию мужа, если бы вышла…

      – Хорошо, как только ты поправишься, сменим фамилию, – мужчина останавливается рядом и тянется ко мне.

      – Прошу… – пячусь.

      – Вика, ты делаешь мне больно. Я ведь тоже только кости собрал. Это жестоко.

      – Я не могу.

      – Что не можешь? Жить не можешь, радоваться, что жива осталась, любить не можешь? Что из этого?

      Он напряжен и зол.

      Марк внезапно оттесняет меня к стене, после чего упирается ладонью где-то над моей головой.

      – Не знаю, – лепечу я.

      Когда вижу этот гневный взгляд, пронизывающий сердце холодной синевой, понимаю, что я, настоящая бабочка в банке… Если Марк взбесится, он может со мной сделать что угодно. Нервно сглатываю. Я ведь его не знаю. Не знаю какой он и на что способен.

      – Я не против идти тебе навстречу, но полного игнора не буду терпеть. И хватит молоть ерунду.

      – Это я мелю?! – взрываюсь. – Это ты сказал, что родители мои умерли!

      – Но это правда! – кричит он и хлопает по стене.

      От шока не могу пошевелиться. Кажется на голову сыплется песок.

      – Н-нет… – шепчу я.

      Его лицо смягчается, но уже поздно. Я напугана и сломлена.

      – Медди, прости. Я не должен это так говорить. Прости, прости… –