Собрание сочинений. Том 2. Проза. Илья Кормильцев

чистой, как снег, кожей и алыми, как плод, губами. Она смотрела на меня как дочь, глазами, исполненными почтения. Стараясь не испугать ее, я проскользнул мимо к открытой двери, думая о том, как такая яшма могла родиться в иле среди копошащихся лягушек. Достигнув дверей, я обернулся и спросил, как ее зовут. «Хао Лю», – пропела она как птица, не отводя от меня глаз. Какое прекрасное имя – Добрый Путь! Я повернулся лицом к дороге и сделал шаг. Но тут горная пчела жгуче укусила меня в спинной стержень. Я пошатнулся, но успел нащупать рукой рукоятку метательного ножа между моих плеч и услышать, как смеется Хао Лю, хотя вряд ли ее звали именно так. Вот и окончились мои дни, совершенномудрый Лянь!

      Вот оно – коварство красоты! Мне-то, к счастью, подобный оборот дела не грозит. Чаепитное существо вызывает только желание сдать его обратно, в ту колонию, которая по нему плачет. Я встал на ноги, и тут же головная боль прошла. Как ни странно, вместе с ней исчезло то сродни ясновидению состояние, благодаря которому я с легкостью вспоминал однажды небрежно просмотренный текст. Я подошел к двери и попытался приоткрыть ее, не производя шума. Перекошенная дверь молча поддавалась, хотя по тому, как тяжело шли петли, чувствовалось, что она может заскрипеть в любой момент. Наконец, образовалась достаточно широкая щель, чтобы через нее можно было разглядеть полутемную кухню и бритый затылок паренька, который шумно отхлебывал чай из невидимой кружки. Я отступил от двери и начал оглядывать комнату в поисках какого-нибудь оружия. В углу лежал ржавый от долгого бездействия колун. Я осторожно, на цыпочках, направился к нему. И остановился…

      А как же окончилась история поручика? Голова уже не болела, но вспомнить я не мог. Почему-то вспомнить это было крайне важно. Мне даже захотелось прилечь на пол и снова заснуть, в надежде на то, что сон поможет вытащить из подсознания конец этой истории, но тут же понял всю нелепость и рискованность моего желания. Надо было спешить. Черт с ним, с поручиком. Формальное сходство ситуаций, в которых мы очутились, еще ничего не означает. Я взял колун в правую руку и вернулся к двери.

      Набравши воздух, как перед нырком, я распахнул дверь и застыл с высоко занесенным колуном, сжатым в обеих руках, будто мужик, приготовившийся к расправе с особо сучковатым поленом. Парнишка повернулся, опрокинув жестяную кружку, которая с грохотом покатилась по полу. На его коленях лежал неуклюжий, обмотанный синей изолентой обрез. Между нами было пять шагов, не больше. Ничего не соображая, мы шагнули друг другу навстречу: он, сжимая в руках обрез, я – с по-прежнему высоко занесенным над головой колуном. Колун неумолимо пошел вниз, пока не остановился с мокрым хрустом. Подросток осел, роняя обрез, но тут же распрямился и вцепился мне в горло тонкими насекомыми руками. Не помню, как я стряхнул его, почему отлетели все пуговицы на его замызганной сорочке, но, когда он уже лежал на полу мертвый, я тупо смотрел на открывшуюся серую кожу, покрытую грязными потеками и рубиновыми брызгами.

      Ужас и опьянение