Три судьбы. Алексей Тенчой

кололи в уязвленное место. Стараясь промолчать, ничего не отвечая на словесный укор матери, Милена хоронила обиду в себе, тайно мечтая скорее вырваться из-под этого надоевшего до тошноты контроля старших, и в мгновение ока попасть в такую манящую радужными красками взрослую жизнь.

      И вот он, этот счастливый день! День, в котором, вместе с дипломом Милене вручили направление на работу в один из городов Приморского края.

      Шли далекие восьмидесятые годы, и, согласно строгим законам того времени, Милене предстояло молодым специалистом отработать на новом производстве не менее двух лет, и эти перемены, давали ей шанс начать свою, самостоятельную, взрослую жизнь.

      Даже от одной мысли, что над ней больше не будет довлеть бабушкино всевидящее око, и не будут звучать её поучения, Милена почувствовала, как женщина начинает расцветать в ней. Именно эту женственность она сама увидела в отражении серебристой зеркальной глади, и, теперь прощаясь с зеркалом, с которым она так много общалась, Милена прижалась к нему как к лучшему своему молчаливому другу. Остановившись у двери, Милена взяла на руки кота, прижала его к себе, расцеловала, и, отпустив его, прощаясь, помахала стоя на пороге вглубь комнат.

      Так, вдохновенно и восторженно, прощаются с прошлым, видя перед собой светлые дни. Легким радостным взмахом руки, точно таким же, каким она попрощалась с волнующейся и наставляющей её советами бабушкой, милой Василисой Евдокимовной, которая еще долго будет стоять на вокзальной железнодорожной платформе и, смахивая слезы большим клетчатым платком, смотреть вслед удаляющемуся скорому поезду, уносившему её маленькую девочку в дальнее, неизвестное путешествие по жизни.

      Поезд мчался быстро, монотонно отстукивая ритм тяжелыми колесами по накатанному рельсовому полотну железной дороги. В купе к девушке еще никого не подсадили. Но, Милене, привыкшей фантазировать, скучно одной никогда не было. Попивая свежезаваренный чай, она погрузилась в девичьи грезы, и витая где-то между реальной жизнью и жизнью, навеянной романами, подхваченная своими крылатыми мыслями, почти весь путь следования, просмотрела в окно, шторку которого, присборив, перевязала попавшейся под руку, длинной полоской ткани.

      Вид преображенного окна навеял ей эпизод из недавно прочтенной книги: под мерное покачивание поезда Милена представила себя в образе знатной царской особы, следующей в своё имение в роскошной украшенной резными узорами и вензелями карете. Окошко, сквозь которое дама поглядывала на мир, было занавешено тончайшим гипюровым полотном точно так же, как вагонная шторка в купе Милены, перехвачено атласной, в мелкую оборочку лентой. Милене так отчётливо представился этот эпизод, что она даже слухом уловила, что будто под ней, стучат не колеса поезда, а стальные подковы маститых жеребцов отбивают ритм её странствия, и зашоренные кони мчатся сквозь ночь и день, вздымая вкруг себя клубящуюся дорожную пыль, стремглав унося