Первая любовь (сборник). Иван Тургенев

на бумажной фабрике работали, – об их прекрасных думах, чувствованиях, мечтах…

      Тургенева упрекали за то, что взял сюжетом «Первой любви» подлинные события из жизни своей семьи; он упреки выслушивал и принимал, но признался однажды, что при всем том никак не желал бы, чтобы повести не существовало, – ему было необходимо написать ее.

      Первая любовь обернулась труднейшим испытанием для героя, но он, по его признанию, почел бы себя несчастливым, если бы не встретился с ней.

      Человеку дана лишь одна, собственная его жизнь, и лишь испытания, выпавшие ему самому на долю, открывают перед ним мир во всей его глубине и многозначности, помогают понять сущность добра и красоты, идти вперед.

      «Он не употреблял свой талант (уменье хорошо изображать) на то, чтобы скрывать свою душу, как это делали и делают, а на то, чтобы всю ее выворотить наружу», – подводил Лев Николаевич Толстой итог жизни и творчества Тургенева в письме к А. Н. Папину от 10 января 1884 г. И про должал: «и в жизни, и в писаниях» им двигала «вера в добро – любовь и самоотвержение…».

В. И. Порудоминский

      Ася

I

      Мне было тогда лет двадцать пять, – начал Н. Н., – дела давно минувших дней, как видите. Я только что вырвался на волю и уехал за границу, не для того, чтобы «окончить мое воспитание», как говаривалось тогда, а просто мне захотелось посмотреть на мир Божий. Я был здоров, молод, весел, деньги у меня не переводились, заботы еще не успели завестись – я жил без оглядки, делал что хотел, процветал, одним словом. Мне тогда и в голову не приходило, что человек не растение и процветать ему долго нельзя. Молодость ест пряники золоченые, да и думает, что это-то и есть хлеб насущный; а придет время – и хлебца напросишься. Но толковать об этом не для чего.

      Я путешествовал без всякой цели, без плана; останавливался везде, где мне нравилось, и отправлялся тотчас далее, как только чувствовал желание видеть новые лица – именно лица. Меня занимали исключительно одни люди; я ненавидел любопытные памятники, замечательные собрания, один вид лон-лакея[1] возбуждал во мне ощущение тоски и злобы; я чуть с ума не сошел в дрезденском «Грюне Гевёлбе»[2]. Природа действовала на меня чрезвычайно, но я не любил так называемых ее красот, необыкновенных гор, утесов, водопадов; я не любил, чтобы она навязывалась мне, чтобы она мне мешала. Зато лица, живые человеческие лица – речи людей, их движения, смех – вот без чего я обойтись не мог. В толпе мне было всегда особенно легко и отрадно; мне было весело идти, куда шли другие, кричать, когда другие кричали, и в то же время я любил смотреть, как эти другие кричат. Меня забавляло наблюдать людей… да я даже не наблюдал их – я их рассматривал с каким-то радостным и ненасытным любопытством. Но я опять сбиваюсь в сторону.

      Итак, лет двадцать тому назад я проживал в немецком небольшом городке З., на левом берегу Рейна. Я искал уединения: я только что был поражен в сердце

1

Лон-лакей (нем. Lohn Lakai) – наемный лакей; здесь: проводник.

2

Грюне Гевёлбе (дословно: «зеленый свод», нем.) – коллекция ювелирных изделий и драгоценных камней в Дрезденском замке-резиденции.