Война и миф. Расширенное и дополненное издание. Михаил Зыгарь

пожилая, обходительная арабка, сопровождающая приезжих, сказала мне, что есть возможность поехать в местный детский госпиталь. Я немедленно согласился, и она повела меня в автобус.

      В нем пятеро, самый старший явно был недоволен моим появлением. Я сказал, что я журналист из России. Это его успокоило, и он объяснил, что «Международная семья» – это благотворительная организация.

      – У нас в группе 25 человек из 22 стран. Мы приехали для того, чтобы показать, что не согласны с американской политикой, – он выдержал паузу. – Я и сам американец, меня зовут Эндрю.

      Остальные пассажиры – англичанин Джонатан, швейцарка Мари, американка Долли и Суад – гражданка Канады, родившаяся в Тунисе.

      После непременного обсуждения красоты Багдада и здешней жары я спросил, не возникло ли у него проблем здесь, в Ираке, из-за гражданства.

      – Нет, – уверил он меня, – у иракцев нет ненависти к американскому народу. И потом, они понимают, что если я приехал сюда, я им не враг.

      Я вспомнил, как днем раньше видел по местному телевидению передачу: журналисты спрашивали багдадцев, что те думают о нынешней политической ситуации. «Я и вся моя семья ненавидим американцев! – говорила интеллигентная старушка с очень добрым лицом. – И поэтому желаем здоровья президенту Саддаму Хусейну!»

      Мы подъехали к больнице. Ее директор доктор Луи Латиф рассердился, что мы опоздали на сорок минут, – детей сначала привели на первый этаж в большой зал, но потом подумали, что гости не приедут, и отправили назад в палаты. «Теперь придется снова всех вести сюда», – с досадой сказал он.

      «Вести» – это сильно сказано. Большинство детей не могли ходить. Их принесли на руках матери, которые жили здесь же, в больнице. Она называется Центр трансплантации костного мозга имени Саддама Хусейна. Как сказал мне доктор Луи Латиф, только за последний год здесь лечилось около 25 тыс. детей. У большинства из них лейкемия.

      Мы подошли к женщине, закутанной, как и многие здесь, в черное. У нее на руках был маленький мальчик с отсутствующим взглядом. Его звали Амир, ему было 10 лет, у него обнаружились проблемы с печенью. Я попытался что-то у него спросить, но он меня не видел. Он вообще, кажется, никого не видел. «Я учительница, преподаю математику. Каждый укол стоит десять тысяч динаров, а у меня нет таких денег». Я успел подсчитать, что десять тысяч динаров – это пять долларов. Тут меня дернула за руку другая мать с четырехмесячной девочкой на руках. «У нее не проходит понос», – пожаловалась женщина.

      К нам подошел мужчина в полувоенной форме, явно недовольный тем, что женщины «бесконтрольно» со мной разговаривали, и начал что-то грозно им втолковывать. Выслушав его, матери начали голосить: «Напишите про нас! Напишите: «Почему Америка делает это? За что?»»

      На импровизированной сцене тем временем началось представление. Пели народную иракскую песню о девушке, которая увидела свет на вершине пальмы и задумалась, что это – лик ее погибшего возлюбленного или луна?

      Женщины подпевали. Одна из них, в платке