Сказка Востока. Канта Хамзатович Ибрагимов

на равнине, и даже в степях жили чеченцы почти всегда: и в Хазарии, и в Алании, и страна Симсим, и значительно позже, вплоть до покорения Россией.

      – Так почему же это четко не определено в исторической науке?

      – Понимаешь, каждая эпоха на свой лад перекраивает историю. Последний раз это случилось при Сталине в советское время, в сороковых-пятидесятых годах. Тогда, после победы СССР во второй мировой войне, все было дозволено. А, как известно, в это время на Кавказе уже не было чеченцев: депортировали. Их и впредь не должно было там быть, а значит и до этого тоже. Вот и выплеснули из тазика вас вместе с водой… Все в Лету кануло. Вот и ищи ветра в поле, точнее, в секретных архивах, может, что-то и осталось.

      Иван Силантьевич довольно быстро ликвидировал следы нашего застолья, потирая руки, постановил:

      – Так, пора работать. Все твои замечания справедливы. Как редакторы, мы обязаны привести все к науке, а значит к общественным ценностям. Но, – он поднял палец, – прежде надо устроить небольшой перекур.

      Оказывается, курить можно только в специально отведенных местах – на лестничных клетках. Довольно долго мы блуждали по едва освещенному коридору, где я пытался разглядеть таблички кабинетов.

      – О, – поразился я на ходу, – а у вас здесь и музей, оказывается, есть.

      Калмыков лишь кивнул.

      На лестнице было мрачно, сыро, холодно, сквозило. Было слышно, как за окном набирает силу ветер. В полном молчании, о чем-то думая, мы уже докуривали, когда Иван Силантьевич неожиданно заявил:

      – Кстати, а знаешь, кто нанес самый сокрушительный удар по всему Кавказу, и особенно Северному?

      – Кто? – чуть не закричал я.

      – Тимур, или, как называют европейцы, Тамерлан, – бросив окурок в урну, он довольно бодро тронулся обратно, как бы между прочим продолжая. – Как и все великие полководцы, он был деспот и злодей. Непокорных он уничтожал до последнего, любил из отрубленных голов пирамиды строить. А вы ведь всегда непокорны, строптивы. Вот и лазал он со своей стотысячной армией по вашим горам и ущельям, последнего выискивал, все с землей сровнял, все отравил… Об этом мало кто знает, но это исторический факт.

      Кое-что из этого я уже исследовал, но слышать такое от специалиста – будто надо мной навис грозный меч Тамерлана. Я забылся, то ли заблудился, и наскочил на неожиданно остановившегося историка.

      – Впрочем, – не реагируя на мою неловкость, не оборачиваясь, промолвил он, – в этом музее башка2 Тамерлана… М-да, самого в конце-концов обезглавили.

      С этими словами он поспешил дальше, а я, обуреваемый смешанными чувствами, продолжал смотреть на эту дверь, и, когда шум шагов стих, чего скрывать, словно от испуга, побежал вслед.

      Когда я вошел в кабинет, Калмыков стоял у окна и туда же поманил меня. На улице уже сгустились сумерки, ярким блеском светилась столица. Всюду лежал снег, и лишь прямо под нашим окном темной извилиной чернела не совсем

2

Башка – от тюркского «баш» – голова.