Седой Кавказ. Книга 1. Канта Хамзатович Ибрагимов

Самбиева, но в первую очередь их самих. Решили разойтись полюбовно. Созвали открытое собрание активистов колхоза, и секретарь парткома прямо попросил уволиться неужившегося учетчика. Слово взял Самбиев.

      – Я работаю в своем родном селе, в своем колхозе, и мне деваться отсюда некуда. Я на своей земле. Пусть лучше приезжие убираются восвояси.

      Собрание актива колхоза проходило в кабинете председателя (просторнее этого помещения в хозяйстве не было). Зал зашумел. Начались выкрики «за» и «против».

      – Однако, чтобы не портить вам жизнь, я уйду с работы, – продолжил учетчик, – если вы, так называемые активисты, прислужники власти, вынесете такое решение.

      Еще громче завопило сборище. Самбиев, не дожидаясь прений и голосования, покинул демонстративно контору.

      Осень была в разгаре. Рано темнело, зачастили дожди. Разметая обильную грязь, мощно рыча, у ворот Самбиева остановился «КаМАЗ». Хриплый бас здоровенного Маруева вызвал Арзо, не церемонясь, он прорычал:

      – Завтра явишься в контору и напишешь заявление. И чтобы больше ноги твоей в колхоз не ступало.

      – А кто ты такой, чтобы мне указывать? – вскипел Самбиев.

      – Сейчас узнаешь кто! – двинулся в темноте шофер.

      Подслушивающие за воротами Кемса и сестра Арзо выскочили наперерез верзиле. Начался крик, брань, мольбы женщин, подоспели соседи. «КаМАЗ», обдавая всех грязью и угаром, умчался.

      В ту же ночь, теперь уже в ворота Маруева, стучался сосед Самбиевых, отец девятерых сыновей – старик Дуказов.

      – Председатели наворуются – и через год-два уедут в город, а нам здесь жить, так что выбирай правильную позицию, – примирял старец водилу.

      – Нечего меня учить, пусть завтра же пишет заявление. Всю муть со дна поднял, – кричал Маруев.

      – Муть – это начальство и подтиралы их зада, – не сдержался старик.

      – Что ты хочешь сказать? Сыновьями осмелел?

      – До сыновей дело не дойдет, еще и я крепок. А вот если еще раз сунешься к Арзо, тогда вот точно с сыновьями дело будешь иметь.

      Маруев хотел что-то возразить, но осекся – все-таки Дуказовых не счесть. Поворчав, он спасовал, а ночью неожиданно приболел и взял больничный.

      Тем не менее, подчиняясь уговорам матери и решению абсолютного большинства собрания активистов колхоза, Самбиев на следующее утро подал заявление об увольнении «по собственному желанию, в связи с семейными обстоятельствами».

      Все облегченно вздохнули. Казалось, что наконец избавились от дерзкого возмутителя устоев колхозного строя. Но оскорбленное самолюбие молодого честолюбца жаждало мести. Никто не ожидал, что конфликт примет совсем иной оборот.

      В тот же день еще формально не уволившийся Самбиев подкараулил главного зоотехника. Он открыл дверь водителя служебной «Нивы» и потребовал драться один на один.

      – Ты что, сдурел? – разъярился зоотехник. –