На лопате. Василий Панченко

поражал, так же как и неосведомленность спорщиков.

      В первой роте «духов», без видимых причин не били. Ради развлечения вечерами устраивали «взлет-посадку», но как-то вяло, в основном по пьянке и без особой злобы.

      В первый же день при переводе «духов» в первую роту после отбоя часов в 12 ночи, как обычно приехала с работы вторая смена. День у них был удачный. Продали налево почти целый грузовик кирпича. Севастополь активно строился, а стройматериалы были в дефиците, поэтому обладали повышенной ликвидностью. Вот на вырученные средства парни и выпили. Приехали на Горпищенка, а тут новость «духи» пришли. Это радость, значит дембель, стал ближе и как же после удачного дня не покуражится.

      – «Духи, подъем!», – Услышал Куликов пьяный голос.

      «Началось, в колхозе утро», – подумал Куликов, решая задачку что делать? Для себя он ее давно решил, жить по уставу, который он читал, а в эти игры с дедовщиной не играть.

      Накануне в казарме прорвало трубы отопления. Холод заставлял укрываться одеялом с головой и согреваться собственным дыханием. Лежа под одеялом, Куликов слышал, как заскрипели кровати и зашлепали по полу голые пятки «духов». «Может быть это непорядочно, слово то какое-то неподходящее, – мелькнула в голове мысль, – прячусь как страус под одеялом, когда издеваются над людьми, – решал Куликов нравственную задачу. – Хорошо, сейчас встану и скажу, что, мол, все люди братья, прекратите баловаться. Давайте жить дружно. Идиотизм. В лучшем случае побьют, и никто не заступится. Жаловаться командирам, бесполезно и себе же дороже. Стукачей в казарме ненавидят все – от „авторитетов“ до последних чмошников. Завернут в одеяло и выбросят в окно так было… Ладно, вариантов, два: вступить в переговоры, если поднимать станут, прочитать им проповедь о священном долге службы в армии, что мы братья по оружию, которого у нас нет, и если завтра война мы все как один… Это может сработать, потому что для них это магические слова телевизора и они могут завораживать. Если нет, вариант второй: устроить тут Фермопильскую битву. В проходах мало места и шансов больше у одного против нескольких и дужка кровати снимается…».

      – А этот че лежит? – прервал размышления Куликова голос у его кровати.

      «Ага, что ж, вот этому придется дать первому по сопатке, а дальше видно будет», – мысленно ответил Куликов, сжимая кулаки.

      – Пусть лежит, он старый как моя бабка, – сказал кто-то смеясь.

      Непосредственная угроза миновала, но Куликов чувствовал – адреналин, как в детстве перед дракой.

      Среди солдат и сержантов Куликов не был самым старшим. Старше был двадцативосьмилетний сержант по прозвищу Старый. Он действительно выглядел значительно старше своих лет, жизнь так сложилась и отпечаталась на лице. Для девятнадцатилетних пацанов, составлявших большинство, он казался очень старым, его так и звали – Старый или, реже, другим прозвищем Батя. Старого-Батю уважали не только за возраст, но и за пудовые