Срыв. Степка Воробей

тоже звучал не так, как раньше, ещё тоскливей. – Не надо, зачем. Что было, то было… Понравился ты мне, а то б не согласилась, не позволила. Участие проявил к моим словам. Да и сильно уж я истосковалась по мужским объятиям. Спасибо, пригрел, приласкал. Ведь хорошо было… Сам то ты тоже какой-то тоскливый, давно из дому, что ли? Или, может, жена не любит?

      – Да нет, понимаешь, жена-то у меня ничего, любит меня, да и я её тоже уважаю. Только вот эти вечные поездки… Две недели как из дому, – зачем-то добавил он, – всегда один, да один…

      «Что за глупости я говорю? – подумал он. – Ведь неправда всё это. Почему я ей говорю неправду? Почему выкручиваюсь? Трус я, жалкий трус… Да ещё и грешник. Господи, помилуй меня!»

      – Эх ты, токарь на колёсах, – задумчиво сказала она, – хотя никакой ты не токарь, темнишь… – Усмехнулась, потом вдруг резко встала: – Пора собираться, скоро мне выходить. С тобой и не заметила, как время пролетело.

      Он тоже начал суетиться, вроде как помогать. Опять стал говорить, что очень сожалеет о случившемся, что надеется па встречу. Попросил её адрес, но она резко возразила:

      – Да зачем он тебе? Всё равно ведь забудешь меня. Следующая поездка, следующая ревущая дура, следующее утешение – и забыта Светка-горемыка… Скрестились наши пути-дорожки, а теперь опять каждый идёт в свою сторону. Так что прощай, милый!

      – Не забуду я тебя, точно говорю!

      – Это каждый говорит. Да и ты, поди, не одной вечную память обещал. Так что давай-ка, помоги мне лучше чемодан из-под сиденья достать, а то станцию проболтаем.

      Как бы торопя время, он помог ей достать чемодан, проводил на перрон.

* * *

      Вернувшись в купе, он осознал, что уже больше не тот, каким был несколько часов тому назад. Он сел у окна и увидел уплывающий город. В этом городе остался человек, с которым всего на полтора часа свела его судьба. А, может, и не судьба? Может быть, Бог? Только подвёл Его слуга, не выполнил задания… Даже больше – согрешил. Казалось, он слышит дикий хохот сатаны, доносящийся из преисподней. А, может быть, даже не Бог, а сатана подстроил ему эту встречу? Посмотри, дескать, слуга Бога, на что ты способен!

      Вообще-то ему было совершенно ясно, что он сделал. И он ощущал теперь последствия случившегося. Слишком близко подошёл к обрыву и сорвался.

      Проповедуя неоднократно об отречении Петра, он любил расписывать его внутреннее состояние после грехопадения, всю глубину его отчаяния. Особый акцент он ставил на пробуждённой совести ученика Христа. Он подчёркивал, что сатана, сделав своё дело, покидает человека. Оставляет его один на один со случившимся, с совестью, и только с усмешкой, со стороны, как бы наслаждаясь делом своих рук, наблюдает за ним. Он любил говорить о раскаянии, о слезах будущего апостола. Но думал ли он, что сам попадёт в такую же ситуацию, сам поддастся на вековечный трюк врага, сам когда-то будет чувствовать на себе этот усмехающийся взгляд?

      До него начал доходить весь ужас содеянного. Ему стало душно, дыхание участилось, сердце билось у самого горла. Казалось, в него