Семь рассказов. Нелли Шульман

деда расстреляли в карьере, с твоей бабушкой! Неужели ты об этом забыл?

      – Каждый день…, – он заставил себя оторваться от окна и взглянуть на нее. В зыбком свете утра ее лицо казалось мертвым, несуществующим, словно он взглянул на него сквозь тяжелую воду карьера.

      – Каждый день я помню об этом. Мою мать расстреливал человек, потом вырастивший ее. —

      Он вернулся после войны? – спросила Полина.

      – Он ушел с немцами. Потом вернулся. Отсидел десять лет и приехал к семье. Я его хорошо помню. Моя мама, – он запнулся, – дед ничего не знал. Бабушка сказала, что подобрала ее в какой-то сгоревшей деревне. Что она сирота. Мама тоже ничего не знала, пока бабушка не сказала ей перед смертью. А мама сказала мне.

      – Она жива? – Полина сглотнула застрявший в горле комок:

      – Сейчас он скажет – да, жива. Завтра, уже сегодня, мы поедем к ней. Она будет стоять на пороге и увидит меня. Господи, сделай так, чтобы она жила, пожалуйста, ради меня, ради деда, ради моей мамы, ради этого мужчины напротив, сшей, пожалуйста, эти разорванные жизни, соедини нас.

      – Она умерла, когда мне было восемнадцать…, – Володя, наконец, нашарил на подоконнике сигареты. Он закурил, пряча лицо в ладони.

      – И что теперь? – Полина сжала пальцы.

      – Ничего, – он подавил желание шагнуть к ней, обнять все еще прямые плечи, спрятать ее в своем объятье, защитить, укрыть своим телом от бесконечного пулеметного огня, нашедшего своих последних жертв, через шестьдесят лет.

      – Ничего. – повторил он. «Я отвезу тебя на вокзал».

      – Но… – Полина замерла у стола, не решаясь перейти видимую только им двоим черту.

      – Неужели ты не понимаешь? – он вдавил в консервную банку потухший окурок.

      – Бабушка называла маму своим искуплением. Я тоже искупление, Полина. За все, что было, и что еще будет. Я должен остаться здесь». —

      Чушь! – Полину бросило к нему. Она остановилась рядом, не осмеливаясь подняться на цыпочки, коснуться его, провести рукой по лицу, прикоснуться губами к щеке.

      – Ты должен поехать со мной! Ты не один, у тебя есть семья.

      – Моя семья там, – он махнул в сторону окна.

      – Лежит под водой в карьере. И там, – он мотнул головой, – на городском кладбище. У тебя есть дети, Полина?

      – Нет, – она тяжело опустилась на стул.

      – И у меня нет. И не будет никогда. – Володя не мог больше смотреть на нее.

      – Все может быть совсем по-другому, – тихо сказала женщина. «Мы можем быть вместе».

      – Я никогда не смогу…, – он избегал ее взгляда, – быть с тобой. Я уже не смог. Прости.

      Полина сползла на пол, обхватив руками колени. Ее распущенные волосы лежали на спине темной волной.

      – Пусть не так, – сказала она, – пусть. Но кроме тебя, у меня никого нет. И, наверное, уже не будет. Володя поднял ее на ноги.

      – Меня тоже нет. И не будет никогда. Мы ничьи, Полина. Как ничья эта земля, и ничья эта война.