Любовь моя – Россия! Стихи и песни. Алексей Камратов

отравит

      мне свадьбу?!

      Кто ворог?!

      Что стонете, бабы?

      Права молодуха.

      Не жизнь ей была бы,

      а плен и разруха.

      Гуляйте все! Пейте!

      И будьте довольны,

      ядри вас в копейки,

      друзей малахольных.

      И вышел из комнат,

      протезом не всхлипнув.

      Под сердцем – осколок

      за ногу из липы.

      Я – пулей. Я – следом —

      частичкой подмоги.

      Луна мертвым светом

      скатилась под ноги

      ушедшему в тени.

      Веревка – струною.

      Февраль отметелил.

      Плыл март стороною,

      спешил – не устать бы

      на снежных откосах.

      Так кончилась свадьба —

      Войны отголосок.

      Птицелов, отпусти!

      – Отпусти! – кратким криком, как выстрел,

      Птицелова пичужка просила.

      Я тебе пропою в синих высях

      больше песен, чем в клетке постылой.

      Отпусти! Не ласкай меня взглядом —

      взгляд – не солнце, не ветер привольный,

      изобилие стало мне ядом

      в тёплой клетке и сытой неволе!

      Отпусти! Ты – такая же птица.

      Крылья – разум твой. Взвейся крылами!

      Знай, что сердце напрасно стучится,

      Если немощно выпустить пламя.

      Снег и карие глаза

      Прикорнув, снежинки – звёздочки

      тая, плачут на ладони.

      Мне даны всего две горсточки

      снежно – зимней какофонии.

      Припаду губами влажными

      к внеземным цветам из снега.

      Для меня важнее важного —

      муза, льющаяся с неба.

      Искры холода небесного —

      огоньки на кране башенном.

      Кто там с облака белесого

      голубой косынкой машет мне?

      Снег, не прячь за белым маревом

      образ милой незнакомки.

      А глаза, наверно, карие

      с посеребренной каёмкой?

      Я люблю тебя, Вселенная!

      Звёздный снег в ладони сыплет.

      Небо, песня незабвенная,

      жар ладоней не насытит.

      Закружи меня, метелица,

      снегом неба южной Таврии.

      Снег – любовь. Любовь не делится.

      А глаза, наверно, карие?

1966—2013 гг.

      По шестнадцать – разве это мало?

      Дерзкая, девчонка голенастая,

      школьная любовь. Девятый класс.

      Помнишь, по ромашковому насту

      солнце босиком пускалось в пляс?

      Ёжик мой бычком глядел задиристо —

      тоже солнце с памятью тепла.

      Он сберёг хвалу газетной вырезки

      про июль, пришедший из села,

      где всем классом, и учитель тоже —

      добрый литератор и чудак,

      спали, убаюканные рожью

      в мягких копнах… Утром на руках

      ныли ссадины – следы знакомства с полем

      городских изнеженных ребят.

      Целый месяц мы играли роли

      шефов у коров и у телят.

      Стрекоза, а помнишь алый вечер,

      уносящий