Море. Игорь Пэ

сначала мы культурно выпивали по кружечке пива или по пятьдесят водочки, потом культурно закусывали, после заказывали ещё выпить, выпивали, ещё чуточку закусывали. А потом Вовка смотрел на меня, мы встречались взглядами, и он показывал на пустые стопочки или пустые пивные кружки, поднимал перед собой два пальца и вопросительно смотрел на меня. Я утвердительно кивал, и Вовка звал официантку и делал заказ.

      Постепенно мы расслаблялись, пустой посуды на столе становилось больше. Мы выпивали много, но исключительно столько, чтобы было хорошо. То есть мы, конечно, были уже пьяные, но только до такой степени, чтобы расслабиться и отвлечься. Нас начинало «вертолётить», но мы твёрдо стояли на ногах. Вовка исключительно тонко чувствовал эту грань, причём не только свою, но и мою. А дальше наши посиделки нередко присоединялись к соседям по заведению, и мы, придя вдвоём, проводили вечер в весёлой и шумной компании.

      Ночью мы разъезжались по домам, причём частенько нас забирала Таня, Вовкина жена. Она почему-то никогда не сердилась на мужа за подобные гулянки, если он выпивал вместе со мной. Она приезжала к ресторану, мы выходили пьяные и весёлые и начинали соревноваться в галантности к Тане, а она называла нас непроходимыми балбесами, жуткими алкоголиками и ещё как-нибудь, при этом улыбаясь и смеясь. Мы обижались, что веселило её ещё больше, но уже через минуту, забыв про обиду, садились в машину. Таня отвозила сначала меня, а потом они ехали домой.

      На следующее утро Вовка звонил и каждый раз говорил одно и то же: «Переборщили мы вчера, да?». Я соглашался. Мы зарекались так больше не делать, разговаривали ещё немножко и прощались.

      Точно, надо позвонить Вовке. Он всегда откликался на такие предложения. Просто необходимо пообщаться с кем-нибудь близким, может быть это как-то поможет. А ещё, всё-таки, очень нужно выпить, не напиться, от этого легче точно не станет, а именно выпить так, как это я мог сделать только с Вовкой.

      Занятый мыслями я постепенно добрался до работы. Легче от раздумий не стало. По-прежнему где-то в глубине сидела червоточинка, слегка зудящая и ноющая. Поставив машину на обычное место на стоянке, я выключил мотор. На улице по-прежнему моросило что-то среднее между снегом и дождём, под ногами чавкала жуткая каша изо льда, реагентов и уже откуда-то взявшейся грязи. Вылезать из тёплого, хоть и грязного, но ставшего за час с лишним дороги таким уютным, салона и окунаться в московскую непогоду не хотелось. И я опять подумал о Париже. Что же делать, если эти мысли становились чуть ли не единственным лекарством от навалившейся тоски и беспокойства.

      На самом деле, я ни разу не был в Париже. Я всегда только хотел туда. Но хотел отчётливо и очень сильно. Каждый год во время отпуска я порывался в город моей мечты, однако постоянно что-то мешало или останавливало. Иногда мне казалось, что стоит только попасть туда, и вся его исцеляющая сила куда-то исчезнет. Когда я побываю в Париже,