Ни единою буквой не лгу…. Людмила Смильская

в разные стороны волосы, заплывшее, красно-фиолетовое от длительного запоя, лицо, злобные, полные ненависти, чужие глаза.

      ─ Хочу есть!

      Подхожу к плите, наливаю в тарелку его любимый борщ, кладу в него сметану, режу хлеб. Муж пытается усесться за стол. Садится близко к краю стула, не удержав равновесие, падает, уцепившись за край стола и, сильно дёрнув его на себя. Тарелка с борщом слетает со стола, и под сочное ругательство мужа борщ выливается ему за шиворот и растекается по полу. Кое-как муж поднимается, чавкая и скользя пухлыми босыми ступнями по разлившемуся борщу.

      С ужасом замечаю, что не успела спрятать нож. Поздно. Угрожающая гримаса мужа, нож взвивается над моей головой, меня охватывает дикий, нечеловеческий страх. Резко подаюсь в сторону, к двери, судорожно прокручиваю в замке ключ и, в лёгком домашнем платье и комнатных тапочках, вмиг «слетаю» с пятого этажа на улицу. Поздняя осень, холодно. Двенадцать ночи, завтра ─ на работу. Одна надежда ─ допьёт остаток и опять упадёт в беспамятстве. Минут через двадцать, окоченевшая и совершенно разбитая, поднимаюсь домой. На полу – распластанное тело…

      Наконец запой кончается. Водка уже не лезет, защитная рвотная реакция давно исчезла – ещё один признак хронического алкоголизма. Болеет, «лишку хватил», отравлен ядом с головы до пят. А коли больной – стоны, взывания о помощи, слёзы, сопли, одним словом, страдает человек по-настоящему. И представьте себе абсурд – его искренне жаль.

      Еще день стонов, и передо мной, принявший ванну, побритый, причёсанный, в чистой одежде, суетится над приготовлением плова мой муж, которого я ещё люблю. У него трясутся руки с тяжёлого похмелья, синюшный цвет лица, заметное недомогание. Но взгляд уже родной, нежный и любящий.

      Вижу, готов разбиться в лепёшку, чтобы загладить вину. Предлагает съездить, отдохнуть на природе. Какая природа?! О, несчастье, отчего ты не всегда такой?! Как я люблю твои красивые трезвые глаза! Согласилась бы на многие лишения, только бы видеть тебя всегда трезвым. Я ещё «мёртвая». Муж начинает усердно «отливать» меня «живой водой». Медленно оживаю.

      ─ Ты опять хватался за нож, я не успела убрать. Мне страшно.

      ─ Ничего не помню, ничего, правда. Я больше не буду пить. Не буду и всё! Мне самому стыдно, противно и тяжело. Ты мне веришь?!

      Я очень хочу верить ему, моему горькому запойному пьянице, но уже понимаю, что он не справится с этой трудной задачей, даже если я буду «золотой», и всё вокруг станет складываться самым лучшим образом. Бросить пить он смог бы только неимоверным усилием воли. Надежда на другие способы ─ иллюзия.

      Во мне жестоким приговором звучат слова коллеги по работе, верующей: «Пьянство ─ верный признак вины перед богом, пьянство ─ смертный грех. Пьяница подлежит побиению камнями». Мне больно от этих слов. Какой-то вздор. Что плохого сделал мой муж, в чём провинился перед Богом этот добрый, открытый человек?

      Не раз вспоминала