Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой. Карел Коваль

истории так и сыпались одна за другой, кто, где жил, как приходилось играть и петь, с кем и какие приключились истории на сцене и в оркестре.

      В таком-то вот братском сближении с артистами Ностицова театра и прошёл тот славный вечер, когда Моцарт сам дирижировал «Фигаро». Вот тогда он и произнёс те памятные слова о том, что его оркестр находится в Праге. Эти слова донёс капельник Стробах. Когда он, взволнованный, допытывался у Моцарта, стоя за кулисой, пока зрительный зал гремел аплодисментами и выкриками «Виват, Моцарт!».

      Стробах сжимал обе руки Моцарта:

      «Ну, как, маэстро, вы довольны?»

      Моцарт в радостном порыве, запыхавшийся и ещё не остывший от Фигаровых мелодий, обнял его и быстро проговорил:

      «Слышите, ещё музыка не успела отзвучать на сцене, а люди сходят по ней с ума, слышите, что выделывают? А вы ещё спрашиваете, доволен ли я? Скажу вам кратко и просто: мой оркестр здесь, в Праге».

      Эти слова уже ночью разлетелись по пражским трактирам и закусочным, а с утра и по всей Праге. Как же гордо с того дня ходили оркестранты, ну просто с выпяченной грудью, а с ними и все любители музыки! Ведь Моцарт похвалил чешских музыкантов, а из них-то и состоит оркестр Ностицова театра.

      Это были так называемые маленькие люди, вокалисты и хористы, перебивавшиеся с хлеба на воду, всё богатство которых заключено в словах «Золото в горле». Потеряв голос после мутации, они тут же берут в руки скрипочки, виолончель, флейты, кларнеты, гобои и продолжают играть с такой же любовью, как прежде пели, потому, что так велит им сердце. Они сыны Чехии, которая всем детям своим с молоком матери дарит музыку и пение.

      Моцарт полюбил пражских музыкантов уже на первой репетиции новой симфонии, которую сейчас называют «Пражская». Сразу играли так, будто это произведение они давно знали, каждый такт звучал чисто и красиво, Моцарту и не надо было указывать, что и как он хочет, всё шло само. Но он ожидал настоящего триумфа и сильно волновался за оперу, за «Фигаро».

      Здесь есть всё. Здесь всё заметно. Здесь каждая нота важна, и многое зависит от певцов. А эти господа – особы чувствительные, с претензиями, всё им надо подать как на серебряном подносе, да ещё с поклонами да улыбками. Чтобы эти капризули не обиделись! Все знают, примадонны привыкли, чтобы перед ними склонялись и коронованные головы, а не то, что обычный капельник.

      Так вот, это был настоящий праздник для оркестра, когда перед ним встал за пульт сам маэстро Моцарт! Все подтянулись. Он поднял руки, дал знак – начали, заиграли. И понеслись вперёд, любо-дорого послушать. С первых нот увертюры всё пошло как по маслу, дальше, дальше, цифра за цифрой. И ведь без репетиций, скажу я вам. То, что Моцарт так долго искал, само свалилось ему с чистого ясного неба.

      Он вспоминал потом, как папенька прислал ему письмо в Мюнхен, где ставили его «Идоменея». Как советовал ему охранять хорошее настроение своего оркестра, чтобы почаще хвалил музыкантов и даже слегка льстил им. Отец хорошо знал своего сына, потому