Папа! Папочка! (сборник). София Привис-Никитина

прикосновения его рук, его запаха: сигареты, хороший одеколон и немножко, совсем чуть-чуть, запретный запах алкоголя. Голова ещё не ведала, что из всех тех запахов именно это проклятое «чуть-чуть» и сделало её в семь лет почти сиротой, без папиных крепких рук и охватывающей весь организм любви и полного поклонения.

      А на смену всему этому – двор с вонючей помойкой и гоями (русскими, пренебр. (идиш)) – хохлами, выхаркивающими ей в спину каждый день проклятое приветствие. Тут ещё бабушка с этими грязными приставаниями о предстоящем взрослении.

      Оно таки не заставило себя долго ждать и подстерегло её в одно прекрасное утро на тринадцатом году жизни. Всё произошло в один из набегов на выходные к состоятельной родне – с обедами и ужинами, и обязательными ночёвками, что позволяло Зосе с бабушкой как-то не дать окончательно развалиться их хилому бюджету.

      Ведь ребёнок рос, быстро образовывались дополнительные расход в виде лифчиков, чулочек и т. д. и т. п. Денег катастрофически не хватало, требовались дополнительные финансовые вливания.

      Поскольку живых денег никто не предлагал, начали усиленно гостить с ночёвками. То есть, гостили всегда, с раннего детства. Но теперь это стало не только приятным отдыхом, но и экономической необходимостью.

      На лето из всех не таких уж бесчисленных вариантов, облюбовалась Куренёвка Родня там была поближе, да и понадёжнее, не говоря уже о небывалой, по Зосиным понятиям, обеспеченности.

      Там были две тётки – Лея и её дочь Фира, муж Фиры – дядя Зяма и троюродные брат и сестра. Геня был старше Зоси на год. Серьёзный мальчик с грустными еврейскими глазами, с горшка мечтающий стать футбольным комментатором. Но пока ему был недоступен даже дворовый футбол, потому что по жизни он был чистым «ботаником».

      Его младшая сестрёнка Мальва была выбрана Зосей в наперсницы и подруги: несмотря на скверный до невозможности характер, Мальва обладала редкостной преданностью и умением дружить.

      И вот в один из набегов бабушкины накаркивания обернулись неизбежной неприятной реальностью. Хочешь-не хочешь, а бабуле сообщить надо, тем более, что они находились в гостях, а в гостях гадить не положено – Зося это знала.

      Бабушка осела на край облупившейся ванны и тихо прошептала:

      – Готэню! (Боженька! (идиш)).

      Тут же как-то скоренько выбралась в коридор, толкая перед собой, как тачку с дерьмом, кругом виноватую Зосю прямёхонько на кухню, где тётя Лея и её дочь тётя Фира темпераментно обсуждали проблему простого экономичного обеда.

      Бросила этим двум пару фраз на идиш, подталкивая совсем уже одуревшую Зосю в центр кухни.

      И тут началось: слёзы, сопли, поцелуи, поздравления! Дошло даже до того, что откровенно недолюбливающая Зосю тётя Лея, почти искренне на мгновение прижала её нос-кнопку к своему необъятному бюсту.

      Моментально в большой комнате загремели праздничной посудой и даже рюмками. Как скатерть-самобранка с умопомрачительной скоростью сам собой образовался праздничный стол, заставленный всякими вкусностями и алкоголем.

      Все