Человеческий фактор. Сборник рассказов – 1. Александр Миронов

Ефросинья Михайловна и спросила с сочувствием:

      – Работа-то как, очень тяжёлая?

      Вера опустила руки.

      – Ничего, притерпелась…

      Поели быстро. Особенно Вера. Того другого нехитрого угощения попробовала и наелась. Ефросинья Михайловна даже всплеснула руками.

      – Ты пошто этак-то? Поклевала, как галчонок, и уже готова? Нет, ешь!

      – Наелась я, правда, – засмеялась Вера. – Мне много не надо.

      Ефросинья Михайловна с напускной обидой стала упрекать:

      – Ано конешно, наши харчи не то, что городские. Но, извиняй, чем богаты…

      – Да что ты, мама! Я вкуснее, чем у тебя, и не едала.

      – Ага, сказывай, видали мы вашего брата. Тоська Середкина давеча приезжала, так Пелагия не знала, чем и угостить. От молока ей живот дует, от пирогов с луком в нос отдаёт…

      – Тося была в отпуске? – удивилась Вера. – Как я по ней соскучилась. Где она работает?

      – Под Красноярском где-то. Второй раз уже приезжает. Расфуфыренная, разодетая, чисто боярышня, – и посмотрела оценивающе на дочь. – Ты-то пошто без нарядов? – матери даже немного было обидно, неудобно перед деревенскими за свою горожанку. – Справила бы себе платьице поновей, али костюмчик, шляпку… – Ефросинья Михайловна ещё хотела что-то добавить, увлекаясь образом, что успела набросать мечтательная женская натура. Но тихий, как будто бы сторонний, голос приземлил её.

      – Да как-то не на что было одеваться, мама…

      Ефросинья Михайловна задохнулась на полуслове, будто хватила горячего.

      «Ой! Что это я?» – опомнилась мать.

      Ей вдруг с острой очевидностью стала понятной та причина, которая не давала её девочке вдоволь наедаться, наряжаться, беззаботно жить. Это та суровая ниточка, что крепко связывала их вместе, в один узелок, все эти долгие годы войны.

      – Прости, Веруня!.. – Ефросинья Михайловна, присев перед дочерью, уронила голову ей на колени. – Прости, доченька…

      У матери затряслись плечи, и из груди вырвался сдавленный стон. Вся добродетель, что проявляла дочь к ней, к ним, теперь обернулась материнской болью и страданием.

      Вера виновато улыбалась, нежно поглаживая уже седеющую голову матери.

      4

      Пришли с силоса Надя и Игнат. В доме запахло ароматом луговых трав.

      – А это… чё вы тут делаете? – спросил подросток, не признав старшей сестры.

      Ефросинья Михайловна торопливо поднялась с колен и, вытирая подолом передника лицо, сказала с придыханием:

      – На радостях это мы. Веруня приехала.

      Первой к Вере подбежала Надя. Обнялись, смеясь, расцеловались.

      Игнат смотрел на сестёр и не спешил с поцелуями – не мужское это дело, – хотя едва сдерживал желание броситься сестре в объятия.

      Вера сама подошла к нему, пригнула его голову к себе, поцеловала в вихор.

      – Какой большой стал и сердитый, – потеребила соломенные волосы брата. – Ну, нá тебе за это подарок, – подошла к чемодану, открыла и вытащила