Зачем звезда герою. Приговорённый к подвигу. Николай Гайдук

которой были гостинцы: полосато-зелёный мячик-арбуз, банка соку и что-то ещё.

      Присев на край постели, ржаво заскрипевшей, Рукосталь бегло осмотрел палату.

      – Кордоны кругом, – заворчал. – Идёшь, как за линию фронта.

      – Это ещё Доли нет, а то бы не прошёл. – Ну, да. Ей же взятку на лапу не дашь.

      – Что? Как ты сказал? Ты про Вятку или про кого?

      – Да, про это самое. Мы же ребята вятские, ребята хватские. – Купидоныч вяло усмехнулся, а потом угрюмо завиноватился: – Раньше навестить никак не мог. Дела.

      – Всё стрелы мечешь? – подъелдыкнул Стародубцев. – Какие на фиг стрелы? Давно уж отметал. Я же рассказывал…

      Левое ухо у Солдатеича, войною посеченное с верхнего краю, в последнее время частенько свербело.

      – Все как сговорились, – пробухтел он, царапая ухо. – Рассохин умотал, ты тоже.

      – Времечко такое, Гомоюн.

      – А какое «такое»? Да, кстати! – вспомнил Стародубцев. – Твои часы трофейные идут?

      – Сломались, бляха-муха. Столько лет исправно шли. И вдруг…

      – И мои остановились. Как это понять?

      – А вот так и понимай: остановилось время, брат. – Хоть бы Николик приехал, наладил.

      – Ну, это вряд ли. Всё разворошили, как муравейник. Всю державу перетряхнули. Народ теперь не скоро успокоится.

      – Погоди! А что такое? Что с народом? Что с державой? Купидоныч пятернею поцарапал макушку. Тёмно-серый волос у него уродился барашками, такими мелкими, такими жёсткими, будто металлическая стружка. Если погладишь, казалось, поцарапаешь руку.

      Потолковав немного на злобу дня, Рукосталь удивлённо уставился на фронтового брата.

      – Так ты не в курсе? – В курсе чего?

      Обескуражено покачав головой, Купидоныч оскалил щербатые зубы – двух или трёх рядовых уже не хватало в нижнем строю. Достав папиросы, он на дверь посмотрел.

      – Тут не курят?

      – Кури. Доля разрешила, а врач как-нибудь перетопчется. Так что там такое стряслось? Я не в курсе чего? Говори.

      Рукосталь потарахтел коробком со спичками. Кожа на лице его на первый взгляд казалась тёмно-землистой, хотя на самом деле – густой замес латуни с большой добавкой меди. Такая кожа, отливающая старинной бронзой, как правило, встречается у людей, много времени живущих под открытым солнцем. И вот эта бронза – вдруг начала бледнеть.

      – Даже не знаю, как начать. – Ломая спички, Рукосталь остервенело закурил возле открытой форточки, надсадно вздохнул и прошёлся по полу, где виднелась кривая трещина. – Землетрясение-то было по всей стране. Как же ты не понял?

      – Ну, было. И что? Что я должен понять?

      – А то! – Рукосталь, всегда умевший преувеличить и даже приврать, стал рисовать такую мрачную картину, что просто ужас.

      В Москве, рассказывал Рукосталь, могучие пушки Атаманской дивизии недавно шарахнули по Дебелому Дому.

      Шарахнули так, что землетрясение произошло. Советская земля затрещала по швам и разорвалась там, где её когда-то