На задворках Великой империи. Том 3. Книга вторая. Белая ворона. Валентин Пикуль

манифест подписан, а он отныне – премьер империи!

      Вот и Нева, сенат, пристань… Подали сходню матросы.

***

      Из Петербурга в Москву чудом прорвался телефонный звонок.

      – Записывайте! – крикнули. – Мы отныне свободные граждане…

      Стачечный комитет заседал в Москве, когда в зал ворвался адвокат Тесленко – объявил:

      – Только что получено сообщение из Петербурга: император подписал манифест, дарующий нам свободы и конституцию! Слушайте…

      Торопливо он прокричал первый пункт манифеста:

      – Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов…

      И билась в истерике одна женщина:

      – Верните мне мужа! Мужа… Он пошел на каторгу как раз за такие же слова! Как раз за такие… Я требую от царя!

      Переглядывались, хмуро и озабоченно, бастующие рабочие:

      – Мы в листовках такое печатали. А тут сам царь говорит?..

      Манифест стал публиковаться, но связь между городами была разорвана, печать работала с перебоями, и до провинции весть о манифесте доходила сильно искаженной. Поначалу власти, напуганные «свободами», сознательно искажали слова царского манифеста. Но всем стало понятно: самодержавие отступает. В первые же часы после появления в Женеве текста манифеста Ленин записал: «Мы имеем полное право торжествовать. Уступка царя есть действительно величайшая победа революции, но эта победа далеко еще не решает судьбы всего дела свободы. Царь далеко еще не капитулировал…»

      Трудно, очень трудно, по разоренной и возмущенной стране двигался манифест – в глушь провинций. Мышецкий уже потерял всякую надежду получить в руки истинный текст этого документа. Телеграф молчал. Но бравый генерал Тулумбадзе каким-то аракчеевским способом умудрился вырвать из Москвы полный текст царского манифеста. И тут же переслал его прямо в соседний Уренск – губернатору.

      Кажется, это было его первое и последнее доброе дело, какое он сделал в своей бравой жизни. Вечером того же дня вошла к нему, бледная как смерть, горничная, раскрыла розовые лепестки губ и шепотом повторила несколько раз, вся сжимаясь:

      – К вам… к вам… к вам…

      Из-за плеча барышни выставились три браунинга и загрохотали выстрелы.

***

      Сергей Яковлевич в который раз перечитал манифест. Все, о чем мечталось ему, за что на банкетах пилось, вот же оно! – лежит на столе перед ним, подтверждающе, обнадеживая, радуя…

      – Господи, – заплакал он, – свершилось… Огурцов, где же вы? Что вы шкаф открываете? Зовите чиновников – читать станем!

      Чиновники, безлико и суетно, выстроились вдоль стен кабинета.

      Возвышенно и проникновенно читал им князь манифест.

      – Вы свободны! – сказал он им. – Вы осознаете, господа, всю значимость этого великого момента?.. Привлечь теперь же… те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав! – Ошеломленный сам, он ошеломлял