Бунтующий Яппи. Василий Богданов

которых я ещё не пробовал. Из всех мне больше всего нравится «Сникерс». Вы пробовали когда-нибудь «Сникерс»? Орехи, мягкая нуга, густая карамель и великолепный молочный шоколад! Интересно, что такое нуга? Короче, когда хаваешь этот «Сникерс», то эта густая карамель так прикольно тянется, совсем как у мужика в рекламе. Съел и порядок! А ещё недавно появились эти новые конфеты «Скитлз» – радуга фруктовых ароматов. Их я ещё не ел. Нарубить бы где-нибудь бабок на «Сникерсы» и «Колу», а то на мамкину зарплату, небось, не очень-то пожируешь. Она у меня врач-педиатр. Получает гроши, даже на хавчик толком не хватает.

      – Знаешь, что Груздь каждый день, когда делает домашку, по «Сникерсу» хавает и колой запивает, – завистливо протянул Дениска, отлипнув от стекла. Тяжёлая сумка тянула его к земле, и он смотрел на меня снизу вверх, смешно вывихнув шею.

      – Да, – говорю, – прикольно ему.

      – А ты ему сразу пни по яйцам, – неожиданно зло сказал Дениска, и глаза его сузились. – Когда кто-то сильней, надо сразу по яйцам, а потом запинывать.

      – Ты чё, – говорю, – злой такой.

      – Да не злой, чисто так.

      Тут подошёл мой троллейбус, и я сказал:

      – Ну, пока.

      – Пока.

      Домой я приехал в самом паскуднейшем настроении. А вечером вдобавок ко всему ещё с матерью поругался неизвестно зачем. В последнее время она особенно меня достаёт своими расспросами дурацкими.

      – Как день прошёл?

      – Нормально.

      – У тебя что-то случилось?

      – Нет.

      – Я же вижу, что ты какой-то грустный.

      Молчу. Тогда она пускается на разного рода наивные хитрости: «А за мной сегодня, представляешь, какой-то дядька гнался с цветами, кричал: «Вы – женщина моей мечты». И начинает наигранно смеяться.

      А я ей:

      – Ну и выходи за него замуж, мне-то что.

      Она теряется. Потом берёт себя в руки и раздражённо замечает:

      – Не груби мне.

      Щёки у неё покрываются розоватыми пятнами.

      – Ты вообще в последнее время стал очень грубым.

      – Сама такого воспитала, теперь расхлёбывай! – отвечаю.

      А она стоит и, видно, не знает, обидеться ей или рассердиться и залепить мне пощёчину. Как маленькая девочка, честное слово! Тут захотелось как-нибудь ещё поддеть её, и я медленно так говорю, каждое слово взвешиваю:

      – Чё прикопалась-то со своими расспросами дурацкими, я же не спрашиваю тебя, почему у меня папы нет?!

      – Кажется, мы уже обсуждали с тобой этот вопрос… – Она старается, чтобы голос был ровным.

      – А знаешь, кто такой папа?! – с каким-то щенячьим привизгом выкрикиваю, – это тот, кто тебя базару учит, за жизнь тебе втирает! Поняла?!

      – Слов-то нахватался.

      – Нахватался, представь себе. Это не с тобой сюсюкать. Воспитывала меня всю жизнь, как благородную девицу. В гробу я видал такое долбанное воспитание!

      Долго бросал ей в лицо обидные слова. При этом испытывал какое-то нездоровое удовольствие. Знаете,