1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций. Д. О. Чураков

войны. Даже в благополучном для властей 1914 году пытливый наблюдатель мог встретить немало симптомов грядущих потрясений. В первую очередь следует осмыслить комплекс явлений, на которые в своём исследовании обратил внимание немецкий историк Я. Хубертус. В качестве отправной точки своего исследования он взял возникающее в каждом воюющем государстве обострённое чувство патриотизма. В этом методологическом ключе он и подошёл к анализу настроений в российском обществе в период столкновения между нашими странами. Собранные им материалы показали, что всплеск патриотических настроений в 1914 году, охвативший даже питерских рабочих, был связан не с именем царя и не с отождествляемой с ним государственной властью[172]. Напротив, патриотизм военного времени был связан с ростом народного самосознания. Официальное же государство продолжало вызывать противоречивые чувства. В народном восприятии оно подчас представлялось как нечто чуждое, чуть ли не «немецкое», но, во всяком случае, мешающее нации распрямиться и даже победить[173].

      Примечания

      1

      Материал подготовлен на основе публикации в «Литературной России» (См.: Литературная Россия. 2017. 18 янв.)

      2

      См. об этом подробнее напр.: Бордюгов Г. А., Козлов В. А. История и конъюнктура. М., 1992; Булдаков В. П. XX век российской истории и посткоммунистическая советология // Российская империя, СССР, Российская Федерация: история одной страны? М., 1993; Исторические исследования в России. Тенденции последних лет / под ред. Г. А. Бордюгова. М., 1996.

      3

      В этой связи интересно привести мнение венгерского историка Т. Крауса. Он пишет об устойчивой историографической традиции однофакторного объяснения истории «сверху». Последними представителями прежней тоталитаристской школы в СССР он называет академика И. И. Минца, в США – Р. Пайпса. При всём различии между советскими и советологическими историческими концепциями, общим между ними было изображение истории России XX в. как результат, условно говоря, целенаправленной деятельности большевиков. См.: Краус Т. Историография революции и новейший историографический переворот в России // Альтернативы. 1997. № 2. С. 51.

      4

      Холмс Л. Социальная история России: 1917–1941. Ростов н/Д, 1994. С. 22

      5

      Цакунов С. В. В лабиринтах доктрины. М., 1994. С. 3–23.

      6

      См.: Власть и общественные организации в России в первой трети XX столетия. М., 1993; Власть и общественные

172

См. подробнее: Хубертус Ф. Ян. Русские рабочие, патриотизм и Первая мировая война // Рабочие и интеллигенция в России в эпоху реформ и революций. 1861 февраль – 1917. СПб., 1997.

173

Не в этом ли причина лёгкости, с которой русская общественность поверила домыслам о предательстве царицы и прочих представителей верхов в пользу Германии, но с трудом верило в «шпионство» Ленина, с официальным государством боровшегося?