Зеркало Рубенса. Елена Селестин

и счета, каждый день крики, ссоры, суды из-за конфискации товаров – вот оно, настоящее испытание!»

      – Послушайте, господин Рубенс. Этот ваш, э-э-э…

      – Злодей Ворстерман! Он собирался убить меня. Это не шутки! И в Париже и Брюсселе правители обеспокоены…

      – Ворстерман болен. Мне сказали, он плачет в карцере день и ночь. Его лечат, обливают холодной водой три раза в день, кровопускание делают. Так мне доложили. И я спрошу про… э-э-э… как дела там, да, буду спрашивать каждый день.

      Рубенс вплотную подошел к столу Роккокса:

      – Дадите охрану для меня или нет? – Он помахал письмом эрцгерцогини перед носом бургомистра.

      – Нет, – вздохнул Роккокс, опустив глаза.

      «Тоска с художниками, вечно считают, что их дела самые важные на свете», – бургомистр простуженно кашлянул и повторил:

      – Не дам, господин Рубенс. Во всяком случае, не сейчас. Вы хорошо знаете, что я вас ценю чрезвычайно, но сейчас нет людей, у меня совсем нет свободных людей для этого.

      Рубенс сунул письмо за пазуху, прикоснулся к шляпе, сверкнув перстнями, и вышел не попрощавшись.

      Дом Рубенса, осень 1620 года

      Изабелла попросила, чтобы муж вернулся к работе над портретом Сусанны. Даниэль Фоурмент, сказала она, спрашивал: будет ли портрет готов к свадьбе? Надо быть внимательнее к родственникам…

      – Так ведь у меня французский заказ, огромный, и, сама знаешь, какие сложные дела в мастерской, – проворчал Рубенс.

      Но все же назначил время: Сусанна может прийти завтра, прямо с утра, сказал он Изабелле.

      Рубенс решил, что возьмет небольшой холст.

      Изобразит крупно лицо Сусанны, а фоном пусть будет небо, он напишет его бурным и переменчивым. Не солнечным – и на контрасте тем ярче будет сиять ее лицо под темной бархатной шляпой…

      Сусанна на сеансе молчала, опустив глаза.

      Рубенса это не волновало: он рисовал нос и губы, обнаружил, что у Сусанны умный и чувственный рот. Очерк рта на редкость красив: губы изогнутые, изящные, верхняя губа призывно приподнята. Рубенс подумал: «Неужели она все еще невинна?» Созерцая эту девушку, он думал только о плотской любви. Яркий румянец, немного слишком яркий, и золото вьющихся волос… краски, играющие на ее лице, увлекли его.

      – Как вам Мармотка? – Сусанна вдруг моргнула.

      «Поразительные зрачки у нее, огромные, у моей матери были подобные…»

      – Кто это?..

      – Моя кобыла, вы же ее видели, – протянула Сусанна.

      – А!

      «Как я мог, – спохватился Рубенс, – знаменитый и успешный человек, усмотреть в ней какие-то достоинства?! Все это нервы из-за отъезда Антониса и выходок Ворстермана. Что только не примерещится от переутомления! Ничего особенного в этой Сусанне нет – глуповатая, избалованная девица, разве что более развязная, чем другие, оттого что выросла в роскоши. Говорят, отец обожает ее».

      – Рисунок сегодня закончу, ты иди сейчас. Завтра начну работать маслом, снова приходи в это же время, попозируешь. Думаю, двух раз, ну трех –