Зеркало Рубенса. Елена Селестин

Рубенса, но впервые – на меди.

      – Я видел, ты опять пишешь свой портрет? Так нравится свое лицо? – поддел Рубенс ван Дейка.

      Для любого другого художника это был бы упрек: работы в мастерской полно, отвлекаться на «личные» работы непростительно, это дозволено только самому мэтру. Но Антонис всегда делает то, что желает; он пишет так быстро, что может позволить себе спокойно провести несколько дней, смотрясь в зеркало и изображая на холсте свою красивую физиономию.

      – Для меня это единственная послушная модель. Кстати, редко утомляет болтовней.

      – А как же Изабелла? Когда закончишь ее портрет? Или жалко расставаться? Вы прямо с ней спелись, я чувствую, – рассмеялся Рубенс.

      – Разумеется… я готов хоть целый год любоваться на вашу жену, мэтр, и переносить свои нежные чувства на холст, – ван Дейк шутливо поклонился Изабелле. – Вообще-то я бы с радостью занимался только этим. – Антонис состроил физиономию влюбленного рыцаря, подняв брови и закатив глаза в небу.

      – Пожалуйста, не смейтесь надо мной! – Изабелла закрыла лицо руками.

      – Спасибо, Антонис, снимаешь камень с моей души, мне некогда писать домочадцев, – искренне поблагодарил Рубенс.

      – На заднем плане я изображу арку и вид на сад сквозь нее, вот отсюда примерно, как вы думаете? – Тон ван Дейка, как только он заговорил о своей работе, стал серьезным.

      – У меня много дел, я пойду, – метнулась Изабелла к двери в кухню.

      Рубенс с ван Дейком принялись обсуждать, какой цвет необходимо добавить в фон портрета.

      Ворстерман заскучал: о его гравюрах больше не говорили.

* * *

      «Чужой, все равно я здесь чужой, никогда не стану своим. Мне с ними скучно!»

      Лукас Ворстерман обедал с людьми, которых в городе уважали. И все же гравер чувствовал себя одиноким.

      «Они живописцы и гордятся этим, все какие-то… надутые, что ли. Хотя ни один из них не смог бы сделать, чтобы в гравюре все было живое, чтобы ветки деревьев шевелились… Пусть попробуют, оставив свои краски, при помощи простого резца изобразить солнечный свет! Или седые волосы на портрете. Ян Вилденс вчера прямо сказал: ему жалко, что Соупману пришлось уйти из мастерской – мол, неплохой он человек и умелый мастер. А между тем Соупман даже не способен понять, над чем я бьюсь, чего добиваюсь!»

      Лукас знал, что, если бы он сказал Рубенсу или попросил ван Дейка передать патрону, чтобы Соупмана оставили в мастерской: дескать, по-прежнему будем работать вместе, делиться секретами, – Рубенс бы согласился. Но почему, собственно, он, выдающийся гравер, должен лукавить?! Это же нечестно! Ведь Лукас точно знает, что Рубенсу нужен только он один, и никто больше. Скоро понадобится много гравюр, они будут продаваться во многих городах и странах, принося славу ему, своему автору! А сейчас, за обедом, снова говорят не об этом – о каких-то бумагах, которые ему, Лукасу, совершенно не интересны…

      Рубенс жевал, улыбаясь мечтательно, Ян Вилденс во время обеда читал документ вслух.

      «Жалкий шут при хозяине!» – злился