Времена. Избранная проза разных лет. Виктор Гусев-Рощинец

с белоснежной совестью. А потом выбрасываешь отработанный «инструмент» и удаляешься с гордым видом. Все русские киллеры – бывшие отличники советской школы, А того парня он видел недавно по телевизору в свите Тураджон-заде, вождя «оппозиции». Таджик таджиком. Нынешняя косметика всесильна. «Велла – вы великолепны.» Только глаза стали ещё хитрее.

      – Ахмед, ~ сказал Митя, – я тебя понимаю. Нo зачем же, во-первых, швыряться деньгами, а во-вторых, я бы не пожелал тебе стать «военным преступником». Даже если… Рано или поздно ты обменяешь мальчишку на брата.

      – Брата они убили, я знаю.

      – Откуда ты знаешь?

      – Чувствую. Мы же близнецы, мы всё знаем друг о друге.

      – Ещё раз тебе говорю: возьми себя в руки. Война не кончена. Мало ли что…

      В разговор вмешалась Мария:

      – У мальчика молоко на губах не обсохло. Его наверно ищет мать.

      ~ Ладно, он всё уже понял, – сказал Митя, – О деле, последний раз. Если через месяц мы не вернёмся, значит одно из двух: или меня схватили на «фильтрацию», или мы двинулись дальше, в Москву, в глазную клинику. Я, конечно, попробую сообщить, но ведь почта не работает здесь.

      – Иногда что-то доходит, – сказала Мария, – я получила письмо из Сургута, от отца.

      Ахмед первым поднялся из-за стола, бросил жене:

      – Одевайтесь и выходите.

      Пока Маша одевала дочку и давала ей последние наставления, мужчины прошли немного по улице. Больших разрушений не было. Село не бомбили, не обстреливали «градом». И всё равно почти в каждом доме, знали, есть жертвы. Убитые, раненые. Но так же как там, они не говорили об этом. Митя достал из кармана книжку:

      – Читал?

      Ахмед взял книгу, прочёл название, отрицательно покачал головой.

      – Зачем читать? О той войне мы знаем от предков. Дед рассказывал. Бабушка. Все рассказывали. Всё знаем. Ну, давай, прочту.

      Они повернули назад. Солнце теперь сбросило в низины остатки тумана и било сзади горячим светом, слепя отражёнными от крыш лучами. Глаза отдыхали на «зелёнке» – ненавистной там и такой задушевно близкой здесь. Обводя глазами лесистые, мягко очерченные склоны, Митя вдруг подумал: как заразительны слова! Кто принёс эту идиотскую"зелёнку» и поместил в местный словарь, произведя в нём ещё одно маленькое разрушение? Ведь пресловутый «образ мыслей» – это ничто иное, как слова, мысль образующие. Обыкновенное, тысячелетней давности слово «лес», так мягко звучащее по-чеченски – хъюн – вытеснило жаргонное словечко бесславных рейнджеров,

      Ни под каким видом, никому не признался бы: когда услышал о вводе войск для «наведения конституционного порядка», испытал чувство странное, неожиданное, весьма далёкое от того, что можно было бы назвать «благородным». Удивился самому себе: он испытал злорадство. Бывает, что накопленное годами работой, книгами, размышлениями – ещё одной, упавшей неведомо откуда песчинкой